Зелимхан - [24]

Он нагнулся, сорвал кислый лист щавеля и с удовольствием пожевал его.

Сколько радостей таит для человека жизнь! Зелимхан всегда был открыт для каждой, самой малой радости, но теперь жизнь возложила на него тяжелое бремя: отомстить тем, кто сгноил в тюрьме двух его братьев, упрятал туда же его старого отца, а главное опозорил его дом, дом честного и гордого Бахо. Обет абрека требовал от него сейчас огромной собранности и целеустремленности.

Эта черта — умение, не тратя лишних слов, добиваться своей цели — была свойственна Зелимхану с юных лет. Он унаследовал ее от своего деда — Бахо, в свое время выстоявшего в жестокой борьбе с фанатичными мюридами Шамиля. Дед стремился передать внуку свою житейскую мудрость, учил его предсказывать погоду, обрабатывать землю, лечить скот, открывал ему хитрые тайны охоты и звериного мира. И уж, конечно, обучал мальчика неизменным молитвам. А тот, любознательный от природы, не упускал случая и схватывал на лету все ценное из бесед с мудрым наставником. Теперь все это должно было пригодиться молодому абреку.

Коней Зелимхан оставил в лесу, укрыв их в надежном месте, а сам направился к дому. «Надо спешить, — думал он. — Не сегодня, так завтра нужно проникнуть к Чернову и покончить с ним. Иначе будет поздно, этот обманщик сбежит. Не случайно же люди поговаривают, что пристав собирается перевестись из Ведено».

Когда Зелимхан приблизился к своему дому, его поразила мертвая тишина, царившая в нем. Только во дворе навстречу ему выбежал откуда-то старый пес и завилял хвостом. Абрек вошел в переднюю и, достав из кармана спички, зажег керосиновую лампу без стекла. В комнатах не было ни души, все вещи были разбросаны, словно после пожара. «И куда они девались? Что тут могло произойти? — тревожно думал Зелимхан. — Ведь еще два дня назад они никуда не собирались. Отправились к родственникам?.. Но почему в доме такой беспорядок?..»

Вдруг за спиной у него скрипнула дверь.

— Да будет добрым твой вечер, Зелимхан, — раздался показавшийся ему знакомым голос.

Он обернулся. На пороге стоял Одноглазый, длинный, как шест, засунув большой палец левой руки за тонкий чеченский поясок. Вор опасливо и в то же время нагловато глядел на абрека. Как принято у чеченцев, Багал вошел без стука, да и собака почему-то не предупредила лаем о появлении чужого.

— А-а, Багал, это ты, проходи, — рассеянно сказал занятый своими мыслями Зелимхан и предложил гостю сесть на нары.

— Я пришел узнать, как ты тут поживаешь, — стыдливо опустив глаза, произнес Одноглазый.

— Слава аллаху, как видишь. Только не пойму, что тут стряслось, землетрясение, что ли? — И вдруг Зелимхана пронзила неожиданная догадка. Он вплотную подошел к Багалу и заглянул ему в глаза: — А ты, случайно, не знаешь, что здесь произошло? Куда мои девались?

Одноглазый еще ниже опустил голову и упорно молчал. Потом, вдруг спохватившись, произнес:

— Не знаю... Но здесь был пристав с солдатами, и...

— Что приставу понадобилось в моем доме? — перебил его абрек.

— Да вот, говорили... Я не знаю, Зелимхан, — Багал нервно теребил серебряный язычок своего пояса.

Поняв, что приход Одноглазого связан с налетом пристава на его дом, Зелимхан схватил его за ворот старого бешмета.

— Говори сейчас же, где моя семья? — Не знаю, ничего не знаю, — Багал побледнел, нижняя губа дергалась. — Наверно, пристав знает.

— Пристав, говоришь? Болван. Одурачили они тебя своими подачками. За рубль нашим врагам продался?

Одноглазый испуганно уставился в глаза Зелимхана. Мелкий воришка в этот момент выглядел серьезным и даже будто печальным.

В порыве гнева Зелимхан говорил, как мудрец. Вместе с яростью к нему всегда являлось вдохновение. Но ненадолго. Он вдруг умолк и, отвернувшись от Одноглазого, присел на нары. Тень его, падавшая от мерцающего света керосиновой лампы, шевелилась на стене, как уродливый зверь.

— Да, да, Багал, — говорил Зелимхан проникновенным голосом, не поднимая глаз, — ведь ты же бедный человек. Разве не видишь ты их презрения к нам, не видишь, как они бросают нас в тюрьмы, уничтожают всевозможными средствами?..

Но гость не услышал всего этого. Заметив, что абрек не глядит в его сторону, Одноглазый тихо вышел и поспешно зашагал в Ведено, чтобы сообщить своему тайному начальнику, как встретил Зелимхан похищение его семьи.

* * *

Итак, в ту страшную ночь Зезаг покинула аул Махкеты.

— Пусть мир перевернется, — заявила она своим родным, — но в дом сына Говды я никогда больше не вернусь.

— Что ты говоришь, милая, у нас ведь нет сил бороться с ними, мы не устоим против них, — умоляли ее, но она ничего не хотела слышать.

— Я сама постою за себя, хватит, — ответила Зезаг. А когда ей передали просьбу отца, учитывая его слабое здоровье и старость, не нарушать свое первое замужество, она твердо сказала, что трижды бросится в огонь, но не вернется к мужу.

Главное, что хотела Зезаг, покидая ненавистный дом, — это предупредить родственников Солтамурада, что Успа готовится подло убить его. Но услышав, что Зелимхан сбежал из тюрьмы и находится на свободе, а жених не только не в крепости, но действует вместе с братом, она и вовсе расхрабрилась. Хотя больше всего на свете Зезаг любила Солтамурада, она хорошо знала, что в час опасности можно смело положиться только на Зелимхана.