Зелимхан - [28]
Разве знали Бици и Зезык, что над ними собираются тучи? Они жили на Ангушт-Берче в хижине, выложенной для них мелхинцами. С высоты Ангуш-Берча видели они дальние аулы, безжизненные, серые. Дороги. Тропы. И близкие вершины гор. Зелимхан уехал, и с ними оставался маленький Бийсултан, которому без одного 15 лет, но который уже носил винтовку.
Ночью Бици услышала свист. Услышала и разбудила Бийсултана:
— Послушай, свистит кто-то.
Бийсултан за мужчину в этом доме. Бийсултан вышел из хижины. Прислушался, всмотрелся… Звезды. Очертания хребтов. И рокот. Ветра и волн. И больше ничего. Что еще видно и слышно в горскую ночь?
— Показалось.
Но зашуршал щебень на откосе, и насторожился
Бийсултан.
В черной ночи выплыл черный человек. Молчаливый. Только шуршавший щебнем. Он не ответил на оклик Бийсултана, и Бийсултан выстрелил в него. Тайный человек скрылся в тайной ночи.
Утром приехал Зелимхан. Утром рассказали ему там о ночном госте.
— Хорошо. Я буду сегодня около вас. День и ночь. На следующее утро опять сказал Зелимхан:
— Еще три ночи я буду ждать гостя.
Когда еще три ночи не вернулся гость, Зелимхан перевез своих в лес. Еще две недели жили в лесу в наспех собранном шалаше. Жизнь брала свое: Бици шила новую черкеску к приезду Зелимхана, который сказал, уезжая:
— Не знаю, как без меня вы будете? Я, может, завтра умру; может, ночью. Отомстить бы только тем, что брата и отца убили.
Бици шила черкеску, Бийсултан пас коров и двух лошадей, а осень, хмурясь, раздевала деревья.
Встревоженный, прибежал домой Бийсултан. Рассказал:
— Пас. Влез на дерево… Посмотреть. Вижу в бинокль, что идут русские. Куда нам идти от них?
Прибежала Фатима из Мелха:
— Идут русские!
Наскоро собрали вещи в хурджины. Хурджины на лошадей. Что не смогли, бросили в яму и засыпали камнями и травой.
— Русские, русские!
Как 60 лет назад их матери и бабушки.
Когда собирались, подошел Эльберт. Тоже из Мелха. Помог. И тронулись. С детьми на руках, с детьми, державшимися за подолы.
До ночи прошли немного. Версты три. К подножью новой горы. Не подняться на нее ни детям, ни с детьми… Сбросили с лошадей вещи, сунули в хурджины ребят:
— Не боитесь, Милые! Сейчас приедем к отцу.
Утром хотели отдохнуть, и Бийсултан опять влез на дерево:
— Поедем дальше. Следят.
Ехали опять день, опять ночь. А за ними ползли солдаты: на заре снова увидел их Бийсултан. Их хватило на то, чтобы сжиматься вокруг двух женщин и пяти детей. Хватило их на то еще, чтобы предъявить Цорийскому и Хамхинскому обществам требование выдать.
Но разве могли выдавать цоринцы? Юсуп выдал четырех товарищей Зелимхана, бывших своих товарищей. Юсуп выдал их, старшины селений по его указанию задержали их.
Князь Андроников призвал этих четырех к себе, князь окружил их штыками и пулеметами:
— Повешу! Как собак повешу! Как Нукку Домбаева повешу! Где Зелимхан?
Четверо посоветовались. Они знали, что нельзя предавать Зелимхана. Зелимхан — мужчина. Абрек Зелимхан. Женщин можно. С ними сейчас Зелимхана нет. А начальство все равно с женщинами ничего не сделает. Нет такого закона. Даже у царя нет.
В новое утро остановились женщины на берегу реки Ассы. Не перейти: бурная. А если переправиться, можно бы уйти туда на гору — ни к ингушам, ни к чеченцам.
Стояла на берегу высохшая от отчаяния Бнци. Зезык стояла, Дети плакали, чуя опасность:
— Русские, русские.
Подошел человек. Не ингуш, не чеченец (так рассказывала мне Мэдди, до сих пор не знающая имени хевсуров), сказал, что русские будут стрелять.
Попросили его не говорить, что видел их. Дали ему три рубля.
Над ущельем нахмурились тучи, в ущелье просыпался снег.
— Ой, беда! Безысходная беда!
— Попробуем вернуться. Быть может, найдем тропу, которая поведет за горы.
Были в галошах. Сбросили. Обмотали себе и коням ноги тряпками, чтобы солдаты не нашли по следам. Усталые шагали вверх. Нашли ложбину. Остановились в ней — скрыться от ветра, от снега.
— Развести костер — увидят, не развести — замерзнут дети. Ой, беда, безысходная беда!
Когда доставали из хурджинов остатки еды, увидели, как подошли к Ассе солдаты.
— Хорошо сделали, что мы ушли оттуда. Теперь
бы мы попались им.
К вечеру русские развели костры. Пели песни.
— Разведем мы тоже. Они подумают, что это ихние костры.
Бийсултан долго смотрел на костры русских, на своих около своего костра. Надумал:
— Что я буду с вами, как баба? Я уйду от вас. Не буду же я вместе с вами в тюрьме, а брат на воле. Уйду. Или его найду, или смерть.
Наконец, заплакала Бици. Зезык. Мэдди.
— Останься! Как мы одни женщины да дети без Мужчин будем? Кто знает, что с нами сделают?
Не послушался Бийсултан: ушел в ночь с Эльбер-том вместе.
До утра плакали женщины, чтобы утром увидеть русских совсем близко. Внизу, вверху, направо, налево. Всюду. Увидели, что окружены солдатами, у которых ружья на прицел.
На зелимхановских мальчиках шапки…
— Мама, сними их! Не то русские подумают, что с нами отец, и будут стрелять.
Сняла. Обвязала детские головы платками Бици. И села на камень.
— Будем ждать, что будет. Никуда не пойдем больше.
Скатили камень русские.
— О, мама! Они боятся, что с нами отец. Скажи им, что мы одни женщины. Не то они убьют нас камнями.
