Зелимхан - [11]

АБРЕК ЗЕЛИМХАН

Бегством четверых было положено начало абреческой шайке Зелимхана. Шайка мыслится как вооруженная организация группы лиц. Зелимхановская шайка только год подходила под такое определение. Бежавшие четверо, вынужденные скрываться от глаз начальства, должны были держаться друг около друга, чтобы объединенными усилиями утверждать свое право на жизнь. Не легко давалось это утверждение. В нем выдерживал тот, у кого были крепче нервы.

Дики Шалинский не выдержал первый. Побегом из Грозненской тюрьмы он спасал себя от долгосрочной каторги. Абреческая жизнь, вечная абреческая настороженность утомили его. Он приехал в Шали. Отдохнуть приехал. И, преданный, попал в ту же ветхую грозненскую тюрьму. Из тюрьмы в каторгу. На этот раз — двадцатилетнюю.

Мусса Саратиев и Бейсултан Шамаюртовский тоже отошли скоро, оказавшись слишком легкомысленными и доверчивыми. Они были убиты кровниками.

Упорный Зелимхан остался один. Он бежал из тюрьмы с твердым решением уничтожить начальство.

До тюрьмы и в тюрьме он понял, что эта борьба нелегка. Клявшийся над кораном Сугаид убедил его в свое время, что даже из среды народа, угнетаемого и оскорбляемого на каждом шагу, могут вырастать предатели. Поэтому он был осторожен даже в отношениях с чеченцами.

В тюрьму Зелимхан пришел грубым и непосредственным горцем, продолжающим наивно думать, что горская правда, горская справедливость должны руководить действиями начальства в его соприкосновениях с горцами. Из тюрьмы вышел совсем другим. Тюрьма научила его общественности, основанной на личных достоинствах члена данной среды. В тюрьме же он прошел школу политическую. Около Грозного изо дня в день сказочно вырастал лес нефтяных вышек. И грозненская тюрьма в равной с чеченцами мере наполнялась политическими, проводившими революционную работу на юге в начале 1900-х годов. Архитектура тюрьмы не давала возможности администрации строго изолировать одну часть населения от другой. Политических «пленял народ суровых племен, возросших для войны». И в тюрьме все свое внимание они дарили горцам, пытаясь проникнуть хотя бы здесь в тайники их быта и психологии. Проникая, они открывали горцам глаза на причины. На следствия не надо было. Следствием, большим следствием, была сама тюрьма.

И после тюрьмы начальство было предметом исключительной ненависти Зелимхана. Безмерной ненависти. И все связанное с ним. Все его действия, все начинания, в общем и целом сводившиеся к обезличению Чечни. Старое вхождение в число последователей Кунта-хаджи, в бедняцкий зикризм, и последующие встречи тюремные утвердили Зелимхана в одинаковости доли всех трудящихся, всех бедных, независимо от племенного происхождения. Но чрезвычайно примитивно утвердили: Зелимхан так и не вырос до ненависти к нарождавшейся чеченской торговой буржуазии.

Зелимхан не вырос до понимания мирового хозяйства и полицейско-адмипистративной системы управления. Личные фамильные поводы, определившие его абреческую судьбу, возникшая от них ненависть к начальству, как к началу анархическому во внутрихарачоевских отношениях, и ко всем прислужникам начальства, выросшим из харачоевской среды, — были общи всему чеченскому населению. Чеченской бедноте в первую голову.

Из этой общности выросло впоследствии общественно-политическое значение Зелимхана, его многолетняя неуязвимость.

Дошло до того, что беднота верила в чудодейственные свойства Зелимхана. Считали его хранителем талисмана, охраняющего от пуль. Беднота не подозревала вовсе, что сила Зелимхана была ее силой. Силой бедноты, непоколебимой, несмотря на сплошные экзекуции, штрафы, поборы, высылки.

С чего начал Зелимхан свое абречество, абречество героическое?

Прежде всего он восстановил авторитет фамилии. Он отнял Зезык у сына махкетинского старшины, чтобы вернуть ее все еще оставшемуся законным претенденту Солтамураду. Отнял просто, по-чеченски отнял. Чтобы получить Зезык, Зелимхан, встретив старшину в ущелье, ссадил его с коня, отобрал оружие и отпустил.

— Нашу девушку вы сумели взять. Попробуйте теперь взять своего коня.

Старшина пришел домой опозоренный больше, чем Гушмазукаевы, потерявшие когда-то девушку. Что значит потеря девушки в сравнении с потерей коня и оружия? И кем? Старшиной! По обычаю Махкети должны объявить едва ли не войну Харачою, махкетинцы — Гушмазукаевым. Но тогда — потеря «места» старшины, и вместе с позором ограбления, потеря общественного авторитета, потеря сладостной близости к начальству и привычных прерогатив старшинской власти.

И из-за кого? Из-за Зезык. Той самой Зезык, которая не подпускает к себе мужа, которая издевается над ним, называет его вором… Да ну ее! Стоит ли такая жена хорошего коня и винтовки.

Махкетинцы вернули Зезык Солтамураду. Махке-тинцам — коня и винтовку Зелимхан. Чаши весов уравновесились. Правда, чеченская родовая правда восторжествовала. Оставалось восстановить правду человеческую. Ее торжеству мешало начальство. Чернов был постоянным и живым укором ей.

Но Чернов нашелся. Чернов водился с ворами и разбойниками. С такими, которые выделяли ему часть добычи. Одного такого он подослал к Зелимхану, чтобы передать свое раскаяние и сожаление по поводу случившегося: