Зеленый рыцарь. Легенды Зачарованного Леса - [55]

Я вышла из комнаты и постучалась к Холли. Она тут же открыла. Ее спальня была красно-коричневой. На стенах висели яркие картины, нарисованные на коре, а на полках восседали каменные статуэтки из далеких стран. Ее окна тоже выходили на лес.

Так-так. Никаких следов Барби и в помине. Я почувствовала себя неловко. Мои куклы переехали на чердак всего пару лет назад, и я по-прежнему по ним тосковала. А у Холли даже медвежонка не было.

– И как вы тут развлекаетесь? – спросила я свою потенциальную сестру, усаживаясь к ней на кровать.

– Гуляем. Тут есть тропинки и куча классных мест – можно доехать на машине. Еще читаем. На пляж ездим. В Монтерее есть огромный аквариум – можем сходить, если хочешь. Летом папа водит семьи в походы по лесу, ну и мы с ним тоже. Еще я рисую.

Она вытащила из ящика стола серебристую коробку – типа портфеля, только больше:

– Ты любишь рисовать?

– Честно говоря, рисую я отстойно.

Холли широко распахнула глаза цвета травы.

– Что ты, Фиона! Все могут рисовать. У тебя, наверное, просто был плохой учитель.

Ну вот, приехали. Только снисхождения от восьмилетки мне и не хватало. Сменим тему.

– А что случилось с твоей мамой?

Холли прикусила губу и сосредоточенно защелкала застежками на коробке. Затем она бросила на меня быстрый взгляд.

– Она умерла два года назад.

Я выждала пару секунд.

– А от чего она умерла?

Холли глубоко вздохнула:

– От рака.

– Мне очень жаль.

По маминой работе я знала, что люди умирают по-разному: одни уходили легко и быстро, других ждал долгий мучительный конец. Какую смерть встретила мама Холли, я не знала, а спрашивать было неудобно.

Девочка крепко сжала серебряные застежки.

– Папа ничего не сделал, – прошептала она.

– Иногда никто не может ничего сделать, – ответила я, жалея, что в комнате нет мамы. Она всегда знала, что сказать в таких ситуациях.

Холли уставилась куда-то сквозь меня.

– Она хотела уйти, – прошептала она. – Я слышала, как они с папой разговаривали, когда думали, что рядом никого нет. Папа сказал, что может дать ей зеленую силу. Но она ответила, что хочет покоя и что он должен ее отпустить, – Холли подняла на меня мокрые от слез глаза. – Как она могла нас бросить?

– Все умирают. Тут ничего не поделаешь.

Я вспомнила об одной из маминых пациенток, Пегги. Я видела ее дважды, и она была одним из самых чудесных и добрых людей, которых я встречала. Всегда спокойная и ничуть не испуганная.

Почему?

Когда я пришла к ней во второй раз, она взяла меня за руку. Ее пальцы напоминали тонкие палочки из гибкого пластика. В глазах искрился свет, а на губах играла умиротворенная улыбка.

В тот день, когда мама сказала, что Пегги умерла, мне показалось, что я встретила ее на улице. Правда, у нее была копна черных волос, а не тот короткий ежик, с которым я ее обычно видела. Она обернулась и помахала мне – а потом сквозь нее начал просвечивать дом, и она растаяла. Не знаю, почему я решила, что это она. Может, потому, что о ней думала. Мама сказала, что ушла она спокойно.

Холли покачала головой.

– Папа мог. Она ему не разрешила.

– Холли… – начала я, протягивая руку.

Холли резко встряхнула кудрями, улыбнулась своей ослепительной улыбкой и открыла защелки на коробке. Я опустила руку на покрывало.

Внутри ящика оказалось несколько отделений, забитых тюбиками с краской. Холли вытащила из-под крышки стопку картонок, оклеенных холстом, и протянула мне одну.

На ней было изображено дерево или, может, человек – нечто зеленое, живое, покрытое листьями и ветками; нечто причудливое и могущественное. Еще у него были глаза, которые смотрели на меня в упор. Я не могла отвести взгляд.

– Нравится? – спросила Холли, пока я играла с картиной в гляделки.

Я неопределенно качнула головой.

Холли вздохнула и положила картину на кровать.

– Это самая лучшая.

– Что? – я часто заморгала, стараясь очнуться.

– Тебе не нравится.

– Не нравится?! Она потрясающая! Ты сама рисовала? Просто класс!

– Правда? – улыбнулась Холли. – Если хочешь, бери!

– Холли… – запнулась я.

Я понятия не имела, чем все это обернется. Нельзя брать у нее подарков.

Ее улыбка увяла.

– Конечно, хочу, – быстро сказала я. – Я просто подумала – картина уж больно хороша, чтобы дарить кому-то постороннему.

– Но ты не посторонний. Ты будешь нашей сестрой!

Я прикусила губу.

– Откуда ты знаешь? А что, если наши родители не поладят? Или мы сами? Что, если мы возненавидим друг друга?

– Но я же тебя не ненавижу. А ты меня?

– Нет. Что ты, конечно нет! Я тебя даже не знаю.

– Разве ты не чувствуешь сразу, что человек тебе не нравится?

– Нет…

У меня на то, чтобы возненавидеть людей, уходило время. Сначала они должны были сделать что-нибудь омерзительное, гадкое и подлое. И обычно – уже после того, как я начинала к ним привязываться и считать друзьями.

Холли взяла меня за руку. Ее ладонь была прохладной и немного липкой. Вот так хватать людей ни с того, ни с сего – что за манеры? Я хотела отдернуть руку, но помедлила. Может, нас в детстве воспитывали по-разному.

Она принялась чертить пальчиком какие-то знаки у меня на ладони. Кожу тут же начало покалывать, а во рту появился вкус медовой дыни, что было по меньшей мере странно. Холли взглянула на меня.