Теперь почти вся правда вылезла наружу, но битва, как понял Тим, только начиналась.
— Денни, нам надо поговорить.
— Лично мне ничего не надо. Разве что нос тебе расквасить.
— Денни, я понимаю, ты не нарочно его сбил. Но старик не виноват. Он-то пошел на зеленый свет. Один свидетель видел, как ты остановился перед зеленым сигналом и поехал на красный. — Денни замигал, словно пощечину получил. — Ты ведь знаешь, что у тебя дальтонизм, верно?
— Ты действительно жаждешь моей крови, так ведь, фискал?
— Нет, не жажду! — Голос Тима звучал твердо. — Но ты не выйдешь сухим из воды. На тебе лежит ответственность.
— Перед кем же?
— Хотя бы перед дочерью покойного.
— Она-то тут при чем?
— Ей полагается компенсация от твоей страховой компании, и ты это прекрасно знаешь. Ведь твой отец не разорится, если сам заплатит.
— Еще чего! Сотню тысяч долларов? Именно такое решение вынесет по данному иску суд присяжных. Ты бы заслушал моего папашу, когда он высказывается на эту тему.
— Слушай, Денни, поговори в полиции, скажи, что ты сожалеешь о своем бегстве, что все произошло чисто случайно. Тебе всячески пойдут навстречу. В худшем случае на какое-то время лишат водительских прав, вот и все. Но если ты не явишься с повинной, твое правонарушение превратится в тяжкое преступление. Предположим даже, что твоему отцу придется тряхнуть мошной. Речь ведь идет о том, что поважнее денег. Речь идет о твоей совести.
Денни побагровел от бешенства.
— Ты что, в проповедники записался? Преподобный отец, не пекись о недостойном грешнике, пекись лучше о себе. Попробуй настучи на меня — от тебя только мокрое место останется. По-твоему, мой Великий Папаша станет по-прежнему выплачивать жалованье твоему ничтожному папашке? По-твоему, твой папашка подыщет другую работу в нашем городе? Или в любом другом городе — без характеристики-то! По-твоему, он одобрит, что ты за мной шпионил? Да ты бы у него спросил.
Тим понял, что обвиняет не только Денни, но и самого Джорджа Флэгга. Дело серьезное. Здесь многое поставлено на карту.
Молчание затянулось, и Денни почувствовал, что одерживает победу в этом поединке. Встав, он с высоты своего немалого роста посмотрел на Тима не без сочувствия:
— Не будь же ребенком, старина! Не позволяй морочить себе голову всяческими бреднями насчет гражданского долга. Каждому в нашей грешной стране своя рубашка ближе к телу. — Он пожал плечами. — По-видимому, тут и конец прекрасной дружбе. О’кэй. Значит, я выхожу из состава редколлегии. С сегодняшнего числа.
С этими словами Денни вышел из помещения редакции.
Сердце Тима колотилось, будто после километрового пробега. Он спрашивал себя: «И ты допустишь, чтоб ему все сошло с рук?»
Смолчать — себя предать.
Высказаться — родных погубить и опять-таки лишить себя будущего.
Тим долго сидел в редакции, вглядываясь в буйные краски заката, зная, что, какое решение ни примет, никогда уж не в состоянии будет без боли созерцать два цвета — зеленый и красный. По щеке Тима скатилась одинокая слеза, и юноша стыдливо смахнул ее рукавом.
Сокращенный перевод с английского
Н. ЕВДОКИМОВОЙ
Журнал «Вокруг света», № 12, 1983 год.
