Зеленый дельфин - [42]

— Это называется материализацией. Вы, наверное, и не знаете такого слова. Впрочем, вы многое не знаете из того, что известно нам. Но это вовсе не означает, что мы умнее вас. Вам когда-нибудь показывали наш город?

— Однажды под вечер нас куда-то повезли на таком чудном фургоне без лошадей, — вспомнил Шкипер. — Мы увидели улицы в странных огнях и множество бегающих без лошадей фургонов. И мне показалось, что мы попали в книгу какого-то строгого ученого — так все вокруг было упорядоченно, так все разлинеено, расчерчено… А ты из какой книги?

— Я… Я, право, здесь случайно. Но зачем вас?…

— Наверное, для того, чтобы эффектнее с нами разделаться, — хмыкнул Шкипер.

— Любезный сеньор, — промолвил Дон Ких, и Пипл замер, услышав его приглушенный голос. — Вы родились с лицом шута, но одежда ваша ни о чем не говорит. Позвольте все же узнать, кто вы?

— Я и есть шут.

— Скажите, достопочтенный шут, живет ли в этом краю, куда мы попали, дух отважного благородства? Есть ли здесь люди, способные с открытым забралом защищать обиженных, утесненных и непонятых? Под градом насмешек и плевков отстаивать истину?

— Есть, конечно, есть! — горячо сказал Пипл. — Только им, ох как трудно! Потому что день и ночь поют над ними колыбельную, глаза их слипаются, а рты раздирает зевота.

— А обжигает ли сондарийцев любовь? — улыбнулась Джулия, положив голову на плечо Рома. — Или они превратились в ледышки?

— Любовь дремлет и тлеет в укромных уголках и лишь в сердцах немногих полыхает костром, — вздохнул Пипл. — Люди стали скупы: боятся тратить себя друг на друга.

— Не потому ли, что они разучились мечтать? — предположил Шкипер.

— Увы, и поэтому. Если у человека вдруг вырастают крылья, его признают уродцем, а крылья спешат ампутировать на операционном столе… Но есть в Сондарии кварталы, которых не коснулись душевная лень и сонливость. По ночам, когда город смотрит фильмосны, жители этих кварталов идут на окраину и там, где почти нет огней, любуются звездным небом. В такие минуты они слышат то, чего не слышат те, кто не может оторваться от сонографов: морской прибой. Да, они слышат шум моря, хотя никто никогда не видел его.

— Как это они не видят моря, если живут на его берегу? — изумился Шкипер. — Я и сейчас чую его близость всей своей толстой кожей!

— Это долгий разговор. так сразу не все вам и будет понятно. — Пипл задумался. Потом со вздохом спросил: — Однако, что будет, если Благородство, Любовь, Мечта исчезнут совсем? Недоброе затеял Умноликий. И что ему нужно от меня?

— Разве до сих пор не догадался? — усмехнулся Шкипер. — Ты должен казнить нас.

— Я? — опешил Пипл. — Но почему я?

— Потому что это будет не простая казнь. Это будет казнь смехом. Ведь смех — древнее оружие клоунов. Скоро тебя поставят перед выбором: смерть или смех.

Медленным, недоуменным взглядом обвел Пипл своих соседей-пленников. Но они как-то сразу потеряли к нему интерес — будто кто-то намеренно отключил от него их внимание.

— Заржавели доспехи, но сердце идальго не ржавеет под самым унылым дождем, — бормотал Дон Ких. Рыцарь сидел на полу и, вытянув тощие ноги, о чем-то грезил. Любовались друг другом Ром и Джулия. А Отважный Шкипер, минуту назад насмешливый и едкий, прислушивался к чему-то. Не к гудящим ли в нем ураганам?

— Смерть или смех? — повторил про себя Пипл. — А попросту — кошелек вместо совести. Умереть человеком или превратиться в зверя, в одно из тех животных, которые померещились близнецам из окна колледжа? Какой же тут выбор? Все ясно.

РЕШЕНИЕ ЭЛЬЗЫ КНЭП

— Я слышу, как он зовет меня! Ему нужна моя помощь! — Тетушка решительно сдернула с плеча полотенце.

— Ха, так тебя и пустят во Дворец, — хмыкнул Чарли, выскребая ложкой пенную витаминную кашу. — Думаешь, если мне повезло, так и любой может попасть туда? — Он с превосходством взглянул на служанку.

— Я знаю, как пройти, — упрямо тряхнула головой тетушка. Розовые бантики над ее ушами подтвердили: «Знаем, знаем!». Она обернулась к двери — не слышит ли кто? — и негромко сказала: — Через час выходите к воротам.

— А что будет? — Чарли зевая вылез из-за стола. — Что будет, когда ничего интересного уже быть не может? И так все замечательно.

— Увидите. — Тетушка подошла к нему, пригладила его челку. — И когда ты проснешься? — сказала с досадой.

— Здрасте! Разве я сплю? Эти пилюли счастья глотают многие. Выходит, все спят?

— То-то и оно, — вздохнула тетушка, снимая фартук. — А ты не горюй, — обернулась она к Альту. И не верь глупостям Чарли. Я скоро вернусь. Если ничего не случится. Может, и впрямь помогу Пиплу. Без него нам будет худо. — Погладила мальчика по голове и пошла наверх переодеваться.

Из дому вышла в спортивном костюме. Через плечо — сумка на длинном ремне, как в давние времена битком набитая лакомствами для животных.

Тревожно и настороженно екнуло сердце, когда очутилась в знакомом округлом фойе. На миг замерла и жадно вдохнула такие родные и уже как бы ставшие чужими запахи. Где-то рядом трубил слон, тявкали собачки и лисы, фыркали лошади. Она пошла на эти звуки и вскоре оказалась перед вольером.

— Ешьте, милые, ешьте, — бормотала, бросая зверям пряники, орехи, конфеты, купленные на улице Жареных Уток. Слева раздался звучный щелчок шамберьера. К ней спешили Эластик и Ланьо, который подрабатывал здесь электриком.