Зеленый череп - [3]

— И?

— Их было девять или десять.

— Так девять или десять? Ну же, мистер Рейнольдс!

— Десять. Мне казалось, что это не имеет значения.

— Они у вас?

— Ну да. Но лишь потому, что я нашел их в ящике стола моего патрона, рядом с расписанием встреч. Понятия не имею, зачем он это сохранил.

Наш посетитель протянул спички Холмсу, и тот внимательно рассмотрел их, после чего отложил три штуки.

Мистер Рейнольдс недоуменно проследил за действиями Холмса и в итоге продолжил:

— Немного позже в тот же день мистер Мостин дал мне в высшей степени необычное поручение. Он заявил, что дела вынуждают его вновь отправиться за границу. Я должен был как можно быстрее и глубже вникнуть в его финансовые дела, чтобы он смог уехать через неделю. Он настоятельно подчеркнул это: неделя.

— Раньше он так не поступал?

— Нет. Я очень удивился. Насколько я знаю бизнес моего патрона, ему было совершенно нечего делать за границей. Требуя перевести бумаги в наличность, он много терял от их стоимости. Я не мог понять, что побудило его к этому.

— Что-нибудь еще, мистер Рейнольдс?

Наш посетитель колебался.

— Нет.

— Подумайте хорошенько, сэр. Не случались ли за последнее время другие необычные вещи?

— Да разве что глупости юного чистильщика обуви. Он слишком увлекается бульварной литературой.

— В самом деле? Я нахожу в ней много занятного. О чем же он болтал? О Джеке-прыгуне?[1] О диких мальчиках из сточных труб?

— Ха-ха! Вы почти угадали, мистер Холмс. Он якобы видел, что ночью вокруг сада шаталась какая-то фигура. Он живет в мансарде, и оттуда все видно. Он должен был спать, но вместо этого, несомненно, читал свою белиберду. Он уверяет, что в свете фонаря увидел Смерть. Горничная, суеверная душа, считает, что та явилась за мистером Мостином. Мне пришлось строго поговорить с обоими… Конечно, в сад мог кто-то залезть, но вряд ли в подобном виде. Так что же вы посоветуете, мистер Холмс?

— Я должен немедленно осмотреть место, мистер Рейнольдс. Вам пришлось нелегко. Угощайтесь без церемоний, прошу вас — это македонский табак, очень мягкий, — а мы будем готовы через минуту. Стоп, где мои спички? А, у вас есть? Отлично, хорошо. Мы скоро вернемся.

Невзирая на то, что в доме номер четыре по Павия-корт, где проживал Мостин, разыгралась трагедия, я радовался нашему визиту, ибо мне было приятно видеть Холмса снующим туда-сюда вплоть до укромнейших уголков — привычно занятым зорким выслеживанием всего, что могло пролить свет на покрытые мраком события. Я наблюдал, как он крался по саду на задворках, как изучал узкую входную калитку, оконную раму в кабинете, откуда открывался вид на цокольный этаж; как он рыскал по улочке, заканчивавшейся тупиком — собственно Павия-корт, весьма малолюдной; как везде подбирал и рассматривал всякий мусор. Я слышал также его оживленную беседу в кладовке с Виктором — чистильщиком обуви: они выясняли сравнительные достоинства различных леденящих душу книжонок; в кабинете Холмс подробно расспросил Рейнольдса об имущественных делах его патрона.

Я, в свою очередь, разыскал врача Мостина — Хокинса, назвавшись медиком-консультантом при его страховой компании. Хотя протокол требовал приезда окружной полиции, стражи закона положились на уверенность Хокинса в сердечном приступе как причине смерти. Он признался, что вполне рассчитывал — и надеялся, ибо Мостин щедро платил, — что его клиент проживет еще несколько лет, но кончина наступила раньше, и это ни в чем не противоречило воззрениям медицинской науки. Я спросил, не могла ли послужить толчком некая неприятность, даже потрясение. Доктор любезно ответил, что это весьма возможно.

Мне было ясно, что Холмс в своих поисках придерживался какой-то определенной линии, хотя я не понимал какой. На следующий день он надолго ушел из дома, сказав лишь, что собирается навестить одного нового, независимого производителя спичек. Поэтому я немного опешил, когда вскоре после нашего визита в дом Мостина чистильщик Виктор пожаловал к нам собственной персоной — взъерошенный и явно переполненный новостями.

— Я сделал точно по-вашему, мистер Холмс. Засел в кондитерской против логова этого изобретателя, Раффлза, и стал наблюдать. Пришлось с десяток булочек слопать, пока этот ваш приятель не вышел, а булочки-то денег стоят. — Звон монет. — Ну, спасибо вам, сэр, преогромное. В общем, часы прошли, пока он не закрыл лавочку — осматривается, значит, и вострит лыжи. Но я иду за ним, как вы велели…

— Видите, Ватсон, никто не обращает внимания на мальчишек, праздно шатающихся или озорничающих. Чем им еще заниматься? Идеальная маскировка: естественное поведение. Ну и куда же… гм… направился изобретатель Раффлз?

— В Челси, сэр, где все художники с анархистами — в «Черной бумаге» они всегда плетут заговоры, факт.

— Так и есть, Виктор. И с кем же они в сговоре?

— Это-то я и хотел узнать. Он чешет к двери во дворе на Блит-стрит и все, понимаете ли, озирается — вороватый такой, как говорится. Но меня не замечает. Стучит, значит, ждет, и вроде как глазок открывается, только мне ничего не видно. А потом дверь трах! — и распахивается, а он начинает трещать без умолку, и его впускают. И он там недолго торчит, минут двадцать.