Зеленые Млыны - [118]

г пугает… Это наши внутренние дела. Желаю успеха…

Фридрих Янович, стуча деревяшкой, проводил Мальву до дверей. Там ее встретил тот самый жандарм, убийца. Он повел ее через Глинск в тюрьму.

Как она лотом узнала, ее привели в камеру смертников. Их было пять или шесть, когда за нею заперли дверь, никто не поднялся с нар. Только один, уже пожилой человек в форме железнодорожника, поздоровался с нею и сказал: «Проходи, проходи, не бойся, тут все свои. Места нету, да и ни к чему. Тут прохлаждаться недолго. Не видела, виселица готова уже?»— «Не видела…» — «Тогда размещайся».

Старичок подкрутил ус, кашлянул, сказал Мальве:

— Сейчас я закончу, и мы займемся тобой. Такая молодая, красивая, а уже в преисподнюю. Тьфу, какая ненадежная штука жизнь. Размещайся… — И к слушателям на нарах: — Так вы слышите? На чем я остановился? Ага, работаю я на маневровом, и раз вызывает меня начальник службы движения. В «Южнороссийском железнодорожном обществе» машинистов называли меха ншсами. Господин механик! — это звучало. Так вот, вызывает он меня и говорит: «Господин механик, поведете первый поезд в Фастов». Трогаемся.

— С какой станции?

— Из Жмеринки…

— Ну, ну…

— Ага, едем! Настроение чудесное, паровоз новенький, эшелон длинный, длинный. Ночь, а по обе стороны пути картошка цветет. Первая самостоятельная поездка в ранге механика. Ну, думаю, я вам покажу, как надо водить товарные поезда. Но вот на одной маленькой станции заминка. Семафор закрыли, а наш товарный на полном ходу переводят на запасный путь. Понимаю, надо пропустить почтовый, который идет за нами. Веду на запасный. Но запасный оказывается тупиком, и все мои попытки удержаться на нем — напрасны. Тормоза не выдержали, паровоз врезался в шлагбаум и влетел в цветущую картошку, всю белую в ночи… Я растерялся, схватил масленку и, выбравшись из кабины, стал зачем то смазывать буксы, от которых валил дым. А тут в домике поодаль скрипнула дверь, вышла молодица и, сложив руки, говорит: «Ам ай яй! Господин механик! И не совестно вам ездить на паровозе но чужой картошке! Что вам, линии мало?..» Вот так я и познакомился со своей будущей женой Одаркой. У нее муж на империалистической погиб. Немцы убили… А я — молодой «господин механик». С тех пор больше я на паровозе в чужую картошку не лез… Неудобно вроде. — И Мальве, которая все еще стояла у обитой железом двери, не зная, куда двинуться: —Ну, а ты как же тут очутилась, голубушка?

Кто они, эти люди? Один совсем больной, умирает на нижних нарах. И лицо вроде знакомое. Чуть бы побольше света. Тоненькая струйка его падает как раз в противоположный угол, на ведерко, накрытое деревянной крышкой. И почему ее, женщину, бросили сюда, к мужчинам?

— Разве вы не глипские? — спрашивает Мальва.

— Есть и глинские, — отвечает машинист. — Вот я глинский. Как вышел на пенсию, построился тут, на Буге, подрабатывал на станции. Про деда Морозенка слыхала?

— Так вы отец того самого Морозенка? Героя финской?

— Того самого… За то меня и на виселицу… Размещайся, чего ж ты стоишь, словно в гости пришла.

— А это кто?

— А это вот товарищ Гапочка, — показал он на умирающего на нижних нарах. — Тоже глинский. Харитон Галочка.

— И за что же товарища Гапочку?

— Приемник нашли. Не сдал приемник. Приемник с батарейками. Москву принимал. Вот они его и расчехвостили, бедного Харитона Гапочку. Царского, почтмейстера. А то молодежь, — он показал на нары. — Пятеро нас тут. Ты шестая.

Мальва подошла к Тапочке, склонилась над ним, зашептала:

— Товарищ Гапочка! Товарищ Гапочка! Это я, Мальва Кожушная. Вы слышите меня? Мальва Кожушная. Помните мои письма из Костромы? Тогда еще, давно… Неужто забыли? Товарищ Гапочка!..

Гапочка раскрыл глаза, тупо уставился на Мальву.

— Не знаю… Не видал тебя. Я никого не знаю. Какая Кожушная? Какая Мальва? Много вас тут. А я никого не знаю. Я царский почтмейстер… Харитои Га почка…

А Валигуров в ту ночь сказал, что товарища Тапочку они оставляют здесь. На вспомогательной работе… Беспартийный… Однажды заклейменный публично в районной газете, как царский чиновник… И вот теперь… На нее смотрят из сумерек холодные глаза.

Но вот они узнают Мальву, теплеют, вспыхивают искорками, что-то говорят ей. Вялая рука показывает: подойди поближе. Тапочка подвигается, освобождает место, чтоб она могла присесть. Губы тихо шепчут:

— Да, да, это я, Харитои Тапочка. А ты, и правда, Мальва Кожушная? Та, что писала из Костромы?

— А разве есть какая нибудь другая?

— Ага, ага. Та самая. Вавилонская. Славно ты когда то писала про Кострому. Неужели эти аспиды и туда дойдут? Я что? Мне уже все равно. А ты ж еще молодая. Совсем молодая. Только бы жить… Только бы строить Зеленые Млыны… Это они, Зеленые Млыны, отправили тебя сюда, на смерть?

— Нет. Я сама пришла…

— Сама?

— Так случилось… Хотели забрать сына, ну, я сама и…

— Смелая ты… Я бы сам не пришел. К кому? К кому, Мальва? К убийцам? К этим вандалам?

— Я матьтоварищ Тапочка. Мать…

— Видишь, что со мной сделали…

— Вижу…

— Нагнись сюда. Хочу тебя спросить… Она нагнулась. Он был горячий.

— Ты знала Максима Теслю?

— Знала, как же не знать. И жену знала, Иван ну Ивановну.