Зеленые Млыны - [117]

— Писать, писать! — крикнул Рихтер.

Мальва записала: «Фридрих Янович Шварц — переводчик, до войны — начальник районного похоронного бюро».

— Все! — сказала Мальва. — Больше я никого не знаю. — И передала лист. Фридрих Янович долго вчитывался, потом передал написанное Рихтеру.

— Скажите ему, что я не успела вас завербовать. Просто не успела. Так и скажите.

— Скажу, — покорно проговорил Шварц, встав на деревяшке. Рихтер выслушал его, сокрушенно покачивая головой, должно быть, хваля его за откровенность, ведь Фридрих Янович мог об этом и промолчать, не передавать просьбу Мальвы.:

— Я сказал, — обратился Шварц к Мальве, словно сбросив с себя тяжелый груз. — Вы, правда, имели это в виду?

— Что?

— Завербовать меня. Мальва молчала.

— Считайте, что вы это сделали. Не думайте, что мне с ними сладко. Полагаю, что моей родине тоже не сладко. Как и вашей…

Потом он стал что-то говорить Рихтеру. Мальва не поняла, что именно. Но по тому, что они оба слоено бы забыли о ней, о ее присутствии, догадывалась, что речь шла о пей, как об отсутствующей уже.

— Ваша последняя просьба? — вдруг перевел Фридрих Янович вопрос Рихтера.

— Моя? Какая же может быть у меня просьба? А, есть одна!.. — вдруг вырвалось у Мальвы. — Освободите детей. Глинских детей. Тех, что ночуют в подвале. Там сыро, холодно, дети голодные, еще совсем маленькие. Мерзнут. В тряпках завелись вши.

— Сейчас я скажу ему. Дети, и правда, не виноваты… Я знаю о них.

Рихтер выслушал спокойно, даже с некоторым сочувствием.

— Шеф тронут вашей добротой. Но вам следует просить за себя. По законам, которые у нас действуют, он вынужден вас…

— Я готова… Так и скажите ему.

— Я сказал. Шеф спрашивает: а как же райком?

— Какой райком?

— Подпольный, которым вы руководите, руководили?

Рихтер что-то долго растолковывал Шварцу, тот перевел:

— Шеф полагает, что вам лучше остаться в подполье. Другого выхода он не видит… И я тоже не вижу, — вставил скороговоркой Фридрих Янович, — Вам помогут сегодня же организовать бегство. Сегодня ночью…

— Зачем? Мне некуда бежать… Я дома. Пусть бежит он.

— Оставьте, Мальва. Вы понимаете, о чем речь. Вы же умная женщина. Я знаю вас давно. Еще с тех пор, как вы родили сына. Была весна… Я работал тогда завхозом в больнице. У меня не оказалось стекла для большой лампы… А вас привезли ночью. Паника, крик, беда… Слава богу, сын растет. Подумайте о нем. Это я уже от себя… Сколько ему?

— Десять…

— Как летят годы! — ужаснулся Шварц.

В глазах блеснули слезы.

— Also, was? — спросил Рихтер переводчика — Ну что?.

— Sei ist bereit… — сказал тот. — Она готова. И продолжал переводить для нее:

— Я сказал, что вы согласились. Теперь слушайте дальше. Раз в месяц вы должны будете докладывать о работе подпольного райкома: можете являться сюда, а хотите, люди шефа будут приходить на вашу явочную квартиру. Шеф спрашивает, есть ли у вас такая квартира?

— Есть.

— Здесь, в Глинске? — Здесь.

— Будьте добры, адрес.

— Подвал, где вы держите детей. Я согласна умереть вместе с ними. Туда пусть и посылает людей ваш шеф.

Фридрих Янович совсем растерялся.

— Напрасно, Мальва, напрасно. Мы здесь с вами никто. Одно его слово, полслова — и мы с вами на виселице. А кто же будет бороться?.. Кто, если всех перевешают?

— Не вы, Шварц!

Он, вероятно, доложил, что у нее нет явочной квартиры. Она согласна приходить сюда. В гестапо. И перевел ей дословно:

— Тогда каждое первое число. В ночь на первое. Мои люди будут знать об этом. Вот здесь на этой бумажке будет пароль.

Рихтер взял листок, что-то написал и подал Мальве. Она не стала читать.

— Спрячьте, — сказал Фридрих Янович. Мальва сложила листок вчетверо. Спросила:

— Все?

Фридрих Янович был заметно растерян. Он не знал, что еще могут от нее потребовать. Как будто все. Пароль дали, согласие получено, теперь у нее впереди месяц, а это немало, чтобы все обдумать, взвесить, выверить всеми высотами души. Шварц приписывал себе спасение этой женщины, которая, быть может, и в самом деле хотела иметь союзника в его лице. В душе он благодарил Валигурова, надоумившего Мальву так поступить. Мальва хотела встать, но Рихтер удержал ее резким движением руки.

Шварц переводил:

— Ваша мать говорила мне о давних связях вашей семьи с фирмой «Зингер». Я потом проверил. Это правда. Мой род имеет некоторое отношение к этой фирме. Мой двоюродный дядя изготовил для их машинки уникальную иглу, которая одинаково хорошо шьет и батист, и английские сукна, и полушубки из герцеговинских баранов, и хром из кожи монгольских лошадей. Другой такой иглы в мире нет. Это ваш отец знал, не мог не знать. Нечто подобное этой игле есть и у гестапо — уникальное создание нашего фюрера. В нашей машине есть игла, которая может прошить все кожи и материалы, из чего бы они ни были изготовлены. Поэтому я советую вам относиться к этому безотказному инструменту с уважением. Я понимаю, это трудно, вы, вероятно, считали себя честным человеком — я только что убедился в этом по вашей записке, но она должна быть заполнена до конца. Через месяц, через два, пусть через десять месяцев. Нас интересует еще и подпольный обком и так далее. Вы пользуетесь доверием, за что я и дарую вам жизнь. Живите, но мы должны определенным образом использовать это доверие. Не так ли? — Переводчик едва поспевал за ним. — Нынешней ночью вас отпустят. В ночь на первое я вас жду… Докажите, что вы имеете право на жизнь. Один наш философ, собственно, не столько наш, сколько ваш — вы, вероятно, слышали про такого чудака — Иммануила Канта? Так вот он говорил, что человеку все становится понятным в конце жизни. Можете считать, что ваша жизнь едва не кончилась сегодня… Вот и все. — Он встал. — А чтобы вам было легче и чтобы мы могли вам верить — об этом уж мы позаботимся… Мы и дальше будем разыскивать Мальву Кожушиую… Но пусть все это вас не