Зеленые когти - [3]
Чолокуа молча покачал головой: дескать, было вовсе не тихо, совсем не тихо…
Пора вставать я умываться. В двух шагах вода. Чистая, прозрачная, поющая. Одно удовольствие умыться такой водой. А еще лучше — искупаться в ней. Кстати, и ванна готова, такая огромная каменная ванна.
Первым бултыхнулся в нее Чолокуа, за ним осторожно полез учитель. В первую секунду перехватило дыхание, затем по всему телу разлилось тепло — такое колючее, очень приятное…
Завтрак ничем но отличался от вчерашнего ужина: опять же копченое мясо, черствый чурек, сыр и хрустальная вода.
— Надо убить что-либо съедобное, — сказал учитель.
— И найти поприличнее место для ночлега, — добавил Чолокуа.
Учитель предложил наипростейшее разделение труда: лесничий добудет в ближайшем лесу что-либо съедобное для плотоядных, а учитель тем временем соорудит шалашик. И не пожить ли здесь несколько дней?
— Эта идея мне нравится, — сказал Чолокуа. — Поживем здесь, полюбуемся на красоту. Эта речка тоже по душе. Пять лет с плеч долой!
— Ты прав, — согласился учитель. — Надо пожить несколько дней, чтобы получше оценить Ашапацу.
Позавтракали довольно плотно, изрядно попили воды, и лесничий собрался на охоту. Инал-ипа проводил его немного, а потом с топориком на плече направился в рощу. Вела к ней едва заметная тропинка, проторенная, может быть, тысячу лет назад.
Очень здесь было хорошо: дышалось легко, чувствовалась высота, а солнце — как лекарство! Трава под ногами стлалась, словно шелковая. И цвет се был необычен: изумруд, слегка покрытый позолотой, так сказать, прозрачной позолотой, если таковая вообще существует на свете. Небо было безоблачным, густо-синим, лишенным каких-либо цветовых изъянов. Хотя воздух и поражал своей физической стерильностью, он весь был напоен каким-то «посторонним» ароматом. То ли ароматом полевых цветов, то ли ароматом самой земли или лесов, покрывающих южный склон Бзыбского хребта.
Десимон Инал-ипа по узенькому коридорчику вошел в рощу и на всякий случай несколько раз рубанул наотмашь справа и слева. Острый топорик отлично сработал; ветви попадали так, словно их срезали бритвой.
И он увидел эту самую прекрасную лужайку, которую действительно можно было сравнить с чудесной пуховой постелью. Лужайка была покрыта невысокой травою, вокруг стояла неприступная ограда из высоких кустов, неизвестных Десимону Инал-ипа. Это была не ежевика: шипы были слишком велики, а ветки значительно толще и побольше ежевичных. К тому же и ягод никаких не замечалось. Нынче кусты стояли смирные, ни единый не шелохнулся листочек. А ведь как шумели они вчера, если верить лесничему!
Здесь было жарче, чем там, у речки. Учитель разделся до трусов и бросился на траву. Давно не испытывал он такого блаженства; дивный аромат, горная прохлада и чудесное солнечное тепло — и все это сплетено в единое, неповторимое явление природы…
Он лег на спину и посмотрел на небо. Оно казалось сводом, опирающимся на плотный круг незнакомых растений. Живая стена была довольно высокой — больше радиуса того круга, который образовывали кусты.
«Поспать, что ли?» — подумал учитель. Он положил под голову рубашку, придвинул к себе поближе топорик и прикрыл глаза. Нет, прежде чем поспать, не мешает выкурить сигарету. Инал-ипа полез в карман брюк, достал пачку сигарет и зажигалку…
Оп лежал и курил. Ни о чем не думая. Просто глядя в самый небесный пуп. Ему показалось, что кусты зашевелились. «Ветерок», — решил он.
И плотнее прикрыл глаза. Отшвырнул сигарету в сторону. Аромат рощи неодолимо клонил учителя ко сну…
5
Около шести часов вечера Сергей Чолокуа вернулся с охоты. Он очень устал. И эта усталость чувствовалась особенно сильно от того, что вернулся с пустыми руками.
Предвидя неизбежную насмешку по этому поводу, лесничий подготовил соответствующее объяснение. В самом деле, бывает же неудача па охоте, тем более что стрелял не по всякой дичи, но со строгим охотничьим отбором, по всем правилам.
Сергей не обнаружил своего друга на месте, то есть возле вещей, у речки. «Купается», — подумал он. Но каменная чаша кипела холодной водой, и никого в ней не было. «Сооружает пастушечью хижину в роще», — решил Сергей. И направился в рощу…
На этом месте он обычно обрывает свой рассказ и бледнеет. Слова застревают в горле. Это случается всякий раз, когда Сергей Чолокуа вспоминает о том, как подошел к роще и на зеленой лужайке приметил…
Да, да, он увидел своего друга, распластанного на земле. Вез кровинки в лице. Десимон Инал-ипа был мертв.
Сначала Сергей не поверил.
Бросился к другу, но тот показался лесничему холоднее камня.
И тогда Сергей Чолокуа зарыдал. Рыдая, побежал вниз по реке, побежал, чтобы поскорее сообщить о несчастье. Не помня себя, не понимая ничего.
Бежал он, спотыкаясь, падая на камни. Но подымался и снова бежал.
Так он рассказывает…
6
«Что же все-таки случилось в роще?» — спрашивали друг друга односельчане Десимона Инал-ипа. Родные заподозрили что-то неладное. Но когда сами увидели тело, исколотое и обескровленное, их охватил ужас. И не только их.
Милиция, разумеется, активно вмешалась в дело. Однако разгадка пришла, как говорится, совсем с другой стороны. Все объяснилось вроде бы просто, но в то же время показало миру, сколь сложна живая природа нашей планеты и как много в ней еще тайн.
Настоящий сборник рассказов абхазских писателей третий по счету. Первый вышел в 1950 году, второй — в 1962 году. Каждый из них по-своему отражает определенный этап развития жанра абхазского рассказа со дня его зарождения до наших дней. Однако в отличие от предыдущих сборников, в новом сборнике мы попытались представить достижения национальной новеллистики, придать ему характер антологии. При отборе рассказов для нашего сборника мы прежде всего руководствовались их значением в истории развития абхазской художественной литературы вообще и жанра малой прозы в частности.
«… Омара Хайяма нельзя отдавать прошлому. Это развивающаяся субстанция, ибо поэзия Хайяма – плоть от плоти народа. Куда бы вы ни пришли, в какой бы уголок Ирана ни приехали, на вас смотрит умный иронический взгляд Омара Хайяма. И вы непременно услышите его слова: «Ты жив – так радуйся, Хайям!»Да, Омар Хайям жив и поныне. Он будет жить вечно, вековечно. Рядом со всем живым. Со всем, что движется вперед. …».
«… И здесь увидели глаза землепашца то, что увидели: в просторной усыпальнице стоял ковчег. Весь он был желтый, потому что был выкован из золота. Занимал ковчег почти все помещение в высоту, и в длину, и в ширину. И был Тхутинахт вдвое ниже ковчега.Певеро зашел с правой стороны и толкнул ногою золотую дверь. И Тхутинахт упал на камни, потрясенный величием Вечного Покоя. И он запричитал:– О бог наш Осирис! О владыка владык, покоривший мир!И не скоро осмелился землепашец поднять глаза на золотые саркофаги, безжалостно вывороченные ломом Певеро.Мумия великого божества валялась на полу, и золотой урей украшал ее лоб.
«… Ахаун сказал:– Но прежде я хотел бы, чтобы вы послушали одного чудака…– Чудака? – спросил зверолов.– Чудака…– Как это – чудака? – словно бы не расслышал лучший метатель камней.– Вот так – чудак! – Вождь племени чуть не продырявил себе указательным пальцем висок, чтобы показать, какой же это непроходимый чудак.– Где же он? – сказал следопыт, шмыгая носом, точно чудак должен был пахнуть как-то особенно.– Он ждет на лужайке. Перед моим домом.Охотник на барсов вышел из пещеры, чтобы привести этого чудака.Ахаун сказал:– Вы сейчас услышите нечто, но вы не смейтесь.
Рассказ о том, как у Джоаккино Россини возник замысел написать оперу «Севильский цирюльник».
Командующий римской эскадрой Гай Секунд Плиний храбрый воин, настоящий герой и многоопытный ученый… Чего больше в нем — безрассудной военной храбрости или неподражаемого любопытства? Люди в страхе спасаются от огнедышашего Везувия, а он торопится туда…