Зеленые когти - [2]
Десимон Инал-ипа ростом на голову ниже его. Упитанный, черноокий, с бакенбардами на старинный манер. Преподаватель истории, географии и еще чего-то, смотря по тому, что требовалось в школе. Любитель книг и вина. Такой ученый сельского масштаба. Очень медленно, черепашьими темпами, бредущий к неизбежной семейной жизни. На досуге — охотник и рыболов.
Еще зимою сговорились друзья совершить путешествие в «страну Псху», где остались от прежних времен диковинные яблони, виноград и еще кое-какие одичавшие растения. По рассказам старых людей, чего только не было в Псху: родники — особенные, воздух — особенный, виноград — особенный, ежевика — особенная. И так далее. Где же нынче те люди и где те прежние растения? Шагаешь по горам, и рядом с тобою — сама история древних веков, и на каждом камне ее приметы, ее непременные следы.
Чем дальше подымались вверх по течению двое друзей, тем теснее и глубже делалась пойма Восточной Гумисты. А сама река превращалась в чистый ручеек и наконец вовсе исчезла под серым мшистым камнем.
— Пришли! — сказал, весело Инал-ипа.
— Отличное место, — сказал Чолокуа, оглядывая скалы.
— Мы пойдем туда! — Инал-ипа указал на узкий проход в камнях, как бы специально кем-то выдолбленный.
И вскоре они вышли на зеленую поляну, в конце которой росла то ли ежевика, то ли какой-то малознакомый кустарник.
Здесь, на краю поляны, недалеко от истока Восточной Гумисты, и расположились друзья. Было сумеречно, аппетит разгулялся. К делу посему приступили немедленно: Инал-ипа занялся готовкой, а Чолокуа со своим топориком направился к колючкам и вскоре принес целую охапку веток. Костер получился отменный, колючки горели шумно и ярко, ложась на золу плотными, пылающими жаром угольями.
Копченое мясо и черствый чурек после дневного перехода показались очень вкусными. А родниковая вода из Гумисты — просто очаровательной. Пьешь ее, и в груди прибавляются силы, голова делается легкой, тяжесть в ногах исчезает, и хочется взлететь кверху.
Транзистор выдал какую-то незамысловатую музыку, которая не могла взломать звонкую тишину этих мест.
— Ну, каково? — спросил Инал-ипа.
— Прекрасно, — сказал Чолокуа.
Ветерок относил дым в сторону колючей рощи, и он терялся в чаще. Такой сизый, очень заметный на глаз дымок. С едким запахом.
— Странно пахнет этот дым, — заметая Чолокуа.
— Обыкновенно, — ответил Инал-ипа.
— Не совсем. А ну, принюхайся.
Учитель повел носом:
— Дым как дым.
Чолокуа пожал плечами.
— Возможно, — сказал он, — но колючкам он определенно не нравится. — Чолокуа кивнул головой на рощу.
— Им? — Учитель засмеялся.
— Слышишь, как они зашумели?
— Это от ветра.
Действительно, колючки трясло, как в лихорадке. Видимо, шаловливый ветер гулял меж ними: в роще стоял шум.
— Это урочище называется Ашапаца, — сказал учитель, глотнув воды. — Ты обратил внимание на то, что колючки растут только здесь, а вокруг сплошная хвоя? Расшевелить хвою не так просто, а заставить пошуметь эти колючки совсем не трудно — стоит только дунуть па них.
— Что значит Ашапаца? — спросил Чолокуа.
— Черт его знает! — ответил учитель. — Кто-то так назвал. Возможно, один из тех, кто покоится в этих скалах. А кто же еще?
Колючки тряслись основательно. Их гибкие прутья извивались, точно змеи, бились друг о друга. Это было довольно странное зрелище, если учесть, что ветра не замечалось — просто так, легкое движение воздуха, обычное в горах.
— Мне приходилось здесь бывать, — сказал учитель. — Правда, мимоходом. Мы прошли через рощу и поднялись на плато Лагу-Яшта. Там ночевали, провели день и еще одну ночь, а потом полезли на хребет. Мы откопали человеческий скелет. С бронзовыми браслетами. Ей-богу!.. Мы можем пойти дальше, но предлагаю заночевать здесь. Очень уж тут хорошо.
— А может, проведем и денек? — спросил Чолокуа.
— Почему бы и нет?!
Чолокуа закурил…
4
Рассветало здесь по-особенному. Не так, как там, у Двуречья. А мгновенно. Словно сбрасывали покрывало, И солнечные лучи тут же вонзались в землю — горячие, животворные. Все ожило под ними: вода стала говорливей, птицы запели веселее, трава ярче зазеленела, горы — близкие и дальние — вспыхнули голубым цветом. Только колючая роща стояла в полной неподвижности, в полном равнодушии к солнцу и к его бегущим лучам.
— Странная роща, — произнес Чолокуа.
— Колючки как колючки, — сказал учитель.
— Она шумела всю ночь. Спать не давала…
— Серьезно? — спросил удивленный учитель.
— Вполне.
— Ветра, кажется, не было.
— В том-то и дело, что пет, — сказал Чолокуа. Его рыжие волосы были взъерошены и пламенели на солнце, совсем как костер. — Я долго слушал шум, а потом уснул.
— Я помню прекрасную лужайку, — сказал учитель. — Такую зеленую, такую чистенькую. Я покажу ее тебе. Это лучшее место для отдыха! Она посреди рощи. Украшение ее. Зеленый пятачок среди вооруженных шипами кустарников. К ней ведет узенькая тропинка. Вот где бы следовало нам заночевать! И никакой зверь не страшен, ибо нет надежней изгороди в мире!
Чолокуа перевернулся со спины на живот и поглядел на рощу.
— И чего она шумела всю ночь?! — удивлялся он.
— По-моему, все было тихо, — сказал Инал-ипа.
Настоящий сборник рассказов абхазских писателей третий по счету. Первый вышел в 1950 году, второй — в 1962 году. Каждый из них по-своему отражает определенный этап развития жанра абхазского рассказа со дня его зарождения до наших дней. Однако в отличие от предыдущих сборников, в новом сборнике мы попытались представить достижения национальной новеллистики, придать ему характер антологии. При отборе рассказов для нашего сборника мы прежде всего руководствовались их значением в истории развития абхазской художественной литературы вообще и жанра малой прозы в частности.
«… Омара Хайяма нельзя отдавать прошлому. Это развивающаяся субстанция, ибо поэзия Хайяма – плоть от плоти народа. Куда бы вы ни пришли, в какой бы уголок Ирана ни приехали, на вас смотрит умный иронический взгляд Омара Хайяма. И вы непременно услышите его слова: «Ты жив – так радуйся, Хайям!»Да, Омар Хайям жив и поныне. Он будет жить вечно, вековечно. Рядом со всем живым. Со всем, что движется вперед. …».
«… И здесь увидели глаза землепашца то, что увидели: в просторной усыпальнице стоял ковчег. Весь он был желтый, потому что был выкован из золота. Занимал ковчег почти все помещение в высоту, и в длину, и в ширину. И был Тхутинахт вдвое ниже ковчега.Певеро зашел с правой стороны и толкнул ногою золотую дверь. И Тхутинахт упал на камни, потрясенный величием Вечного Покоя. И он запричитал:– О бог наш Осирис! О владыка владык, покоривший мир!И не скоро осмелился землепашец поднять глаза на золотые саркофаги, безжалостно вывороченные ломом Певеро.Мумия великого божества валялась на полу, и золотой урей украшал ее лоб.
«… Ахаун сказал:– Но прежде я хотел бы, чтобы вы послушали одного чудака…– Чудака? – спросил зверолов.– Чудака…– Как это – чудака? – словно бы не расслышал лучший метатель камней.– Вот так – чудак! – Вождь племени чуть не продырявил себе указательным пальцем висок, чтобы показать, какой же это непроходимый чудак.– Где же он? – сказал следопыт, шмыгая носом, точно чудак должен был пахнуть как-то особенно.– Он ждет на лужайке. Перед моим домом.Охотник на барсов вышел из пещеры, чтобы привести этого чудака.Ахаун сказал:– Вы сейчас услышите нечто, но вы не смейтесь.
Рассказ о том, как у Джоаккино Россини возник замысел написать оперу «Севильский цирюльник».
Командующий римской эскадрой Гай Секунд Плиний храбрый воин, настоящий герой и многоопытный ученый… Чего больше в нем — безрассудной военной храбрости или неподражаемого любопытства? Люди в страхе спасаются от огнедышашего Везувия, а он торопится туда…