Зеленые холмы Земли. История будущего. Книга 1 - [12]

– Ладно, давайте.

– Вот так-то лучше. Что будете – скотч или бурбон?

– Мне бурбон – и поменьше воды.

К тому времени, когда были наполнены бокалы и зажжены сигареты, напряжение окончательно спало.

– Так чем же я обязан вашему визиту? – начал Дуглас. – Я ни черта не понимаю в биологии.

Выпустив колечко дыма, она ткнула в него карминовым ногтем.

– Помните вашу статью в апрельском «Физическом обозрении»? Насчет холодного света и возможных путей его получения?

– Электролюминесценция против хемилюминесценции, – кивнул он. – Вряд ли это может быть интересно биологу.

– И тем не менее я работаю над той же проблемой.

– С какой стороны?

– Я пыталась выяснить, каким образом светится светлячок. В Южной Америке я встречала несколько особо ярких видов, и это навело меня на мысль…

– Гм… возможно, что-то в этом есть. И что вы выяснили?

– Не так уж много нового. Как вам, вероятно, известно, светлячок является невероятно эффективным источником света: его эффективность составляет почти девяносто шесть процентов. А какова, по-вашему, эффективность обычной промышленной лампы накаливания с вольфрамовой нитью?

– Не больше двух процентов.

– Примерно так. А маленький глупый жучок справляется в пятьдесят раз лучше, не прилагая особых усилий. Нам с ними не сравниться, верно?

– Не особо, – признал Дуглас. – Давайте дальше про жучков.

– В общем, у светлячка в брюшке находится активное органическое соединение, очень сложное, под названием люциферин. Когда он окисляется в присутствии катализатора, люциферазы, вся энергия окисления преобразуется в зеленый свет, без выделения тепла. Стоит восстановить его с помощью водорода – и можно начинать реакцию заново. Я научилась проделывать это в лабораторных условиях.

– Черт, вы сделали это! Поздравляю! Я вам не нужен. Можно закрывать лавочку.

– Не торопитесь. Это нереально с коммерческой точки зрения, для процесса требуется очень много оборудования, он слишком сложен, и мне не удается получить яркий свет. Я пришла к вам, чтобы выяснить, не удастся ли нам объединить усилия, собрать вместе всю имеющуюся у нас информацию и создать нечто применимое на практике.

* * *

Три недели спустя, в четыре часа утра, доктор М. Л. Мартин – для друзей Мэри Лу – жарила яйцо на бунзеновской горелке. Всю ее одежду составлял длинный резиновый лабораторный фартук поверх шорт и свитера. Длинные русые волосы свисали свободными прядями. Изящные ноги были открыты всем взорам, из-за чего казалось, будто она сошла с обложки мужского журнала.

– Слушай, горилла, – она повернулась к устало развалившемуся в большом кресле Дугласу, – похоже, у нас сгорела кофеварка. Приготовить кофе в перегонном аппарате?

– Я думал, у тебя там был змеиный яд.

– Так и есть. Я сполосну.

– Боже правый, женщина! Тебе что, все равно, насколько ты рискуешь собственной жизнью? Или моей?

– Ерунда – от змеиного яда никакого вреда, даже если его выпить, разве что если от той дряни, которую ты хлещешь, у тебя образовалась язва желудка. Завтрак готов!

Она скинула фартук и села, скрестив ноги. Дуглас машинально уставился на нее:

– Мэри Лу, распутница, почему ты вечно голая в лаборатории? Ты возбуждаешь мою романтическую натуру.

– Глупости. Никакой романтической натуры у тебя нет. Давай к делу. Где мы сейчас?

Дуглас провел рукой по волосам и задумчиво пожевал губами:

– Думаю, мы уперлись в каменную стену. Что бы мы ни пытались делать – никаких многообещающих результатов.

– Похоже, проблема, по сути, состоит в том, чтобы ограничить энергию излучения видимым диапазоном частот.

– В твоих устах это звучит столь просто, ясноглазка моя.

– Оставь свой сарказм. Тем не менее именно в этом состоит источник потерь при обычном электрическом освещении. Нить раскалена добела, но лишь около двух процентов всей энергии превращается в свет, а остальное уходит в инфракрасный и ультрафиолетовый диапазоны.

– Она прекрасна. Верно подмечено.

– Сосредоточься, горилла. Я знаю, что ты устал, но послушай мамочку. Должен быть какой-то способ точно настроить длину волны. Как насчет того, что используется в радио?

Дуглас слегка оживился:

– В данном случае не годится. Даже если бы удалось создать индуктивно-емкостный контур с естественной резонансной частотой в видимом диапазоне, потребовалось бы слишком много оборудования для каждого источника света, а в случае сбоя настройки он вообще не давал бы света.

– Это единственный способ управлять частотой?

– Да… практически. Некоторые передатчики, особенно любительские, используют специально ограненный кристалл кварца, имеющий собственную естественную частоту, которая управляет длиной волны.

– Тогда почему нельзя огранить кристалл, который имел бы естественную частоту в октаве видимого света?

Дуглас внезапно выпрямился:

– Господи, детка! Кажется, ты попала в точку. – Он встал и начал расхаживать по комнате, продолжая говорить: – Для обычных частот используют обычный кристалл кварца, и турмалин – для передач на коротких волнах. Частота колебаний прямо зависит от того, как огранен кристалл. Есть простая формула… – Остановившись, он снял с полки толстый справочник и начал листать страницы. – Гм… да, вот она. Для кварца каждый миллиметр толщины дает сто метров длины волны. Частота, естественно, является обратной величиной к длине волны. Для более коротких длин волн имеется аналогичная формула для турмалина. – Он продолжал читать: – «Данные кристаллы обладают свойством гнуться при приложении к ним электрического заряда и, наоборот, проявлять электрический заряд при изгибе. Период изгибаний является неотъемлемым свойством кристалла, зависящим от его геометрических пропорций. Будучи подключенным к радиопередающему контуру, подобный кристалл требует, чтобы контур работал на одной и только одной частоте – частоте данного кристалла». Вот оно, детка! Если мы сумеем найти кристалл, который можно огранить так, чтобы он вибрировал на частоте видимого света, мы получим то, что искали, – способ превращать электрическую энергию в свет без тепловых потерь!