Аким оторопело стоял рядом и слушал дровосека Васятку, поцелуй которого горел у него на лбу каленым клеймом.
«Бежать! Бежать отсюдова, пока не задровосечили!»
Дровосек внимательно посмотрел на Акима, усмехнулся. Он сделал шаг в сторону, перегородив ему путь к выходу со двора и, кивнув в сторону дома, поведя при этом могучими плечами, сказал:
— Ну, пойдем, Акимушка, поедим. Петрунька, а ты принимай гостя!
Пока шли к дому, Васятка все норовил погладить Акима рукой по заднице или шутливо подтолкнуть.
«Я вам не дамся, ироды рода человеческого!» — поклялся про себя Аким и сжал ягодицы так сильно, что казалось, может запросто ими перекусить рельсу от железной дороги, по которой ходит, пыхтя паром, диковинная машина — паровоз. Он видел его, когда они с друзьями хотели открутить пару железных гаек от рельсов на грузила для рыбной ловли.
На негнущихся ногах он вошел в дом и присел за стол, уставленный яствами. В углу, где у всех нормальных людей провославных были иконы, у этих двух был странный образ с черным ликом и телом в странном картузе, опоясанный по телу крест на крест ремнями. Черный властелин, прочитал Аким.
«Ах, ты проклятушие-е, самому сатане поклоняются, похитетителю душ, вероломному соблазнителю, врагу Божьему!», - с ужасом подумал он.
Васятка как хозяин сел во главе стола, Петрунька примостился рядом. Странная парочка сидела за столом рядышком, оказывая друг другу нежные знаки внимания. Про содомитов часто говаривал батюшка Варфоломей, но кто они такие, и чем заслужили гнев Господень, не говорил, а конюх лишний раз не спрашивал, потому, как у батюшки любые расспросы кончались поклонами и строгим постом. Теперь он понял, кто такие содомиты — мужики позорящие Адама.
«Тьфу, мерзость какая», — думал он, — «это ведь мало того, что закон Божий попирают, так еще и задачи государства нашего подвергают угрозе. Скрепу общественную на слом делают».
Но как ни противно было на такое Акиму а, есть очень хотелось, так что он решил потерпеть.
«Поем и потом сбегу! Палец в жопу и только вы меня и видели!»
Аким окинул взглядом стол и чуть не ахнул. Было от чего. Ароматная зайчатина в кисло-сладкой щавелево-медовой подливке. Жирные гусиные потрошка, запечённые в бараньем рубце с гречкой, лучком и копченым сальцем. Отварная картошка, плод диковинный и заморский, горкой стояла в деревянной миске покроплённая маслом и щедро осыпанная мелкорубленым пряным укропом. Тут же немного поперченные белоглазые караси в сметане, которая чуть пожелтела от томления в печи, к ним мягкая тушеная репа с чесночком и травами. На карасей смотрела фаршированная щука, порубленная порционными кусками. Деревянный поднос украсили разные виды расстегаев с мясом и грибами к бульонам, с рыбой к ухе, с рисом, луком, морковью и яйцом мясным супам и щам. Посреди стола парил огромный чугунок с томлеными в печи щами. В двух деревянных плошках оплывали от свежести отдельно сметана и желтое сливочное масло. Конечно же, традиционная русская закуска, квашеная капуста с клюквой, еще одна квашеная капуста с яблоками и свеклой, по соседству аппетитные, соленые, хрустящие огурчики. И, наконец, горка ноздреватых блинов, обложенная кручеными булочками с маком, сладким творогом и рядом золотистая горка побольше — пирожки с яблоками, ревенем, грибами, мясом, печенью, яйцом, луком и вишней.
Последний аргумент — объемную запотевшую бутыль самогону, выставил дровосек Васятка.
Аким, благостно улыбаясь, сглотнул слюни.
Тут же возникли окаянные зеленые буковки.
«Крепкий алкоголь понижает рейтинг игрока, влияет на моральную мотивацию выбора, снижает на 60%. Повышает расход энергии».
«А может ну его....», — подумал Аким, — «чего мне еще надо, стану дровосеком, буду вот с ребятами дровосечить. Буду жить припеваючи в тепле, сытый, обласканный. Ну и что они содомиты. А разве не люди что ли? Что я гомофоб что ли какой?»
— А симпатичный перехожий, Аки-и-и-м, — сладко пропел, потряхивая косичками на бороде, Петрунька, перегнулся через стол, подкладывая ему кусок повкуснее и пожирнее.
Он подсел к Акиму с полной рюмкой.
— А давай, Акимушка, с тобой на брудершафт выпьем!
— Ты мне смотри, ишь, на чужих мужиков засматриваться начала! Уж я тебя вожжами отхожу за такое! Вона над притоком на гвоздике висят, — ударил ладонью по столу Васятка
— Ой, отходи, Васенька, вожжами я люблю, накажи меня поскорее!
Это немного отрезвило Акима, ему захотелось плюнуть обоим содомитам в харю и заклеймить позором. Он насупился и сосредоточился на еде. Насытившись, он встал. Незаметно для хозяев обмакнул палец в сливочное масло.
— Ну, хозяева милые, спасибо вам, за хлеб-соль, за заботы ваши сердешные, но пора и честь знать. Пойду я, дорога дальняя, наверное, а мне поспешать надо. Вы мне дорогу на Пердуховку покажите только.
Васятка хитро улыбнулся.
— А мы не знаем. У старосты нашего надо спросить, у Митрия Пантелемоныча Киселева. Пойдем, покажу, где живет он.
Конюх быстро пошел вперед, к калитке. Тем более что буковки, на которые он наконец-то обратил внимание, мигали красным тревожно.
«Жопа в опасности!»
— А вон стоит, наш староста, — сказал Васятка, показывая рукой вправо, где метрах в ста стоял здоровенный мужик, метров двух росту.
