Зеленоглазка - [54]

От боли к нему на мгновение вернулось сознание, и он приоткрыл глаза.

– Это я, Адам. Это я, Эмми! Все будет хорошо. Сейчас я позову кого-нибудь на помощь.

Я видела по глазам, что до него не доходят мои слова. Я испугалась, что он может вот здесь, прямо сейчас, умереть, и в отчаянии огляделась, ища поддержки.

Над нами кто-то стоял. С ужасом я увидела, что это был солдат, и он схватил меня, пытаясь поднять на ноги.

– Вон отсюда! Помогать восставшим запрещено законом.

– Оставьте его! Не трогайте его! – Я вырывалась у него из рук, одновременно шаря в поисках пистолета. Нащупав и схватив его, я спрятала оружие под свою шаль. Солдат наклонился ко мне всей своей грузной массой – от него исходила неприкрытая угроза, рубаха его была пропитана пороховым дымом. И совсем близко от себя я увидела его штык.

Он снова взял меня за плечо, пытаясь оттащить от Адама. Я не знала, хотел ли он убить его или нет, но рисковать было нельзя. Я взвела курок и, не вставая с колен, резко повернулась и выстрелила. Он стоял так близко, что пламя от выстрела обожгло и меня.

Через секунду я увидела, что он мертв. Его тело стало медленно оседать, так же, как когда-то тело Гриббона. Бросив пистолет, я обеими руками уперлась ему в грудь, не давая навалиться на меня и Адама. Наконец мне удалось обхватить его за плечи и направить падение немного в сторону. Не думаю, чтобы он был жив, но тело его было тяжелым, и так случилось, что, падая, он до кости пропорол мне предплечье зажатым в руках штыком.

Хлынула кровь; поскольку я знала, что сил мне хватит ненадолго, я действовала быстро. Вынув из кучи хлама две плоские доски, я соорудила из них что-то вроде ширмы для Адама. Конечно, ее не хватало, но это было все, на что я оказалась способна. К счастью, первый приступ безумия у солдат уже прошел – теперь они вели себя не так разнузданно и даже брали пленных. Поняв, что прикрыть Адама можно только собой, я легла на него сверху, положив голову ему на грудь. Подолом нижней рубашки я прикрыла его ботинки, а на лицо набросила шаль. Моя рубашка была вся в крови, и я молила Бога, чтобы солдаты приняли меня за мертвую.

Сбылась моя мечта: я лежала рядом с Адамом, и даже чувствовали мы сейчас одно и то же – холод, темноту и боль. Конечно, не так хотела бы я лежать с ним, но все-таки хоть на несколько мгновений он был мой, и только мой. И за это я заплатила чужой смертью. Никогда я не узнаю наверняка, собирался ли этот солдат убивать Адама или нет. Но мой выстрел, уж точно, не был случайным. В тот момент я не думала ни о том, что боюсь оружия, ни о том, что Нехорошо убивать людей. Все это было просто ничто по сравнению с Адамом. Мне было страшно теперь наедине со своими мыслями, и я прижалась покрепче к Адаму, как будто мы были уже любовники, и так лежала, уткнувшись в него лицом, пока темнота не заслонила его от меня, а сама я с облегчением не впала в забытье.

Глава восьмая

– Упокой душу его, Господи, и пусть на небесах будет ему вечный свет… да не убоится он Страшного суда, ибо…

От этих слов я проснулась, лежа уже в лагере Магвайров, куда нас с Адамом принесли, обнаружив в форте вместе с другими ранеными. Я запомнила эти слова на всю жизнь. Палатка была распахнута, и до меня отчетливо доносились голоса, хотя смысла их слов тогда еще я не понимала. Рука была забинтована и болела.

Через некоторое время пришла Роза; она дала мне попить и отерла испарину с моего лба. Движения ее были неторопливы и осторожны.

– Что случилось? – спросила я. – Где Адам?

– Он жив. Уже все в порядке, – голос ее звучал сухо и скорбно.

– Тогда что же?.. Я слышала, там… говорят…

– Син… Сина убили на баррикадах. Пуля пробила горло. Там погибло еще тридцать три человека. Всех их похоронят до заката.

В тот день на Эврике не было слышно обычного шума лебедок и лотков – только стук молотков, вколачивающих гвозди в гробы. В каждом лагере нашелся свой плотник. Но гробы были так грубо и наспех сколочены, что иногда сквозь щели был виден погребальный саван.

К вечеру над Эврикой и Бейкери-хилл повисло страшное молчание. Весь день людям удавалось спрятать свое горе за суетой и делами – ухаживая за ранеными и готовясь похоронить мертвых, они не успевали подумать о случившемся. Но когда они опомнились, стоя уже у братской могилы – чересчур мелкой и от этого засыпанной землей прямо поверх тел, – горе захватило их полностью, и во всей долине наступила скорбная тишина.

Во время похорон я осталась в лагере одна, не считая Адама, лежащего в соседней палатке. Кейт сказала, что он только временами приходит в сознание. В плече у него все еще сидела пуля; врач пока не занимался им, так как на Эврике было много людей и с более серьезными ранами.

Теперь я остро почувствовала свое одиночество. Слезы, обжигая, катились у меня по щекам, и я их даже не вытирала. Думая о Сине, я не могла представить его лежащим на дне могилы в одном из этих грубо отесанных гробов. Я вспомнила слова священника, приходившего утром:

– Пусть светлый сонм ангелов встретит на небесах твою душу; пусть примет ее победоносная армия великих мучеников и навеки приютит среди блаженных душ…