Зеленое золото - [4]

Осмус расхохотался.

— Вот дикая кошка, совсем шуток не понимает, — обиженно произнес гость, размахивая большим носовым платком в красную клетку.

— Побереги свои нежности для Анне! — отрезала Хельми, и Осмус вновь залился смехом: все мальчишки в волости знали о неудачном сватовстве объездчика Энделя Питкасте к единственной дочери сурруского лесника Нугиса. Это сватовство было у Питкасте далеко не единственным, и все же он оставался старым холостяком. Одни считали, что причиной тому был характер объездчика, другие приписывали неудачу его внешности. Сам Питкасте, приводя себя в порядок перед зеркалом, прежде чем идти в гости, ни в чем не мог упрекнуть свою внешность. Нос, правда, был великоват, и круглая голова могла бы сидеть на более короткой шее, но, с другой стороны, человек выглядит интереснее, когда в его облике есть что-то свое, самобытное. Не расстраивался Питкасте и по поводу своего характера, хотя последний и вызывал еще больше насмешек, чем внешность. Вообще он не замечал в себе тех черт, которые ему приписывали. Так, например, он с негодованием отвергал намеки на его лень. Поищите-ка в волости другого такого человека, у которого бы всегда сверкали ботинки, на шее красовался бы галстук, а из нагрудного кармана выглядывал бы платочек. Находились такие, которые все это осуждали и презрительно заявляли: «Мужчина, взрослый человек, а кокетничает, как девчонка!» Однако на подобные замечания Питкасте отвечал лишь пренебрежительной усмешкой. Дураки они, больше ничего. Мужчина не должен забывать о внешности, если хочет иметь успех у женщин. Не расстраивался и не огорчался Питкасте и из-за того, что возраст позволял называть его старым холостяком. Сдвинув на ухо фуражку и поправив галстук, он обычно возражал насмешникам: «Холостяк свободен, как птица». И он действительно прославился своим вольным нравом: не одна заботливая мамаша по нескольку раз за вечер проверяла оконные задвижки в комнате дочери, едва заслышав, что неподалеку появился Питкасте.

— Анне ты не трогай, заноза! — серьезно произнес Питкасте.

Эта серьезность не шла к нему: углы рта опустились, морщинки у глаз утратили свою веселость, взгляд потускнел. Но затем в глазах его вновь загорелся хитрый огонек и он снова рассмеялся.

— Анне — та совсем из другого теста. Вы с ней все равно, что чертополох с купальницей, ей-богу!

— Займись тогда своей купальницей и не мешай другим работать, — оборвала его Хельми.

— Она права, Питкасте, — вмешался Осмус, облокотившийся на стол и медленно вертевший в пальцах карандаш. — Сам знаешь, у меня на пункте не бездельничают. Работа должна идти, как часы.

Питкасте вытащил из-под стола табурет, сел и вытянул ноги. Взгляд его упал на красную доску. На прибитом к ней листе изгибались две темные линии: одна шла прямо, а над ней высоко взлетала другая, крутая и ломаная. Над графиком красовалась надпись:

«Мы выполнили план вывозки в 1947/48 году на 112 %, в 1948/49 году дадим не меньше 125 %».

Питкасте указал на плакат.

— Ну как, выполните?

— Я слов на ветер не бросаю.

— А в будущем году снова сто двадцать пять процентов?

— Снова? Что значит «снова»? Советские люди никогда не успокаиваются на достигнутом. Мы должны идти вперед, работать все лучше…

— Объективные причины, разумеется, не в счет?

— Объективных причин не существует. Мой лесопункт при всех условиях свой годовой план выполнит. В следующем сезоне будем добиваться по меньшей мере ста тридцати процентов.

Питкасте усмехнулся. Эта усмешка вызвала у Осмуса раздражение. Он знал Питкасте и понимал, что раз долговязый объездчик усмехается вот так криво, уголком рта, то это неспроста. Значит, жди подвоха или розыгрыша. На это он был мастер. Будь он так же усерден на работе, то его бы не сместили, а в Туликсааре не прислали бы на его место нового лесничего, и все было бы намного проще, чем теперь.

Объездчик, по-видимому, угадал мысли Осмуса. Откинув голову, он щелкнул по своему большому кадыку и спросил:

— Имеешь?

Осмус бросил быстрый взгляд на Киркму.

— Не бойся, ей не впервые видеть, как я закладываю.

— В служебное время, на работе… — проворчал Осмус, доставая, однако, из ящика стола бутылку и наполняя стакан.

— Давай сперва ты.

— Не хочу…

Питкасте опрокинул в глотку стакан так ловко, что его кадык даже не дрогнул.

— А теперь скажи, чего ты скалился? — нетерпеливо спросил Осмус.

— Это верно, скалился. Скалился, а про себя думал: «Объективные причины-то бывают разные: одни и впрямь мешают идти вперед и снижают показатели, но есть ведь и такие, что помогают выполнять план. О первых говорят много, а о вторых что-то умалчивают».

— Сложную ты сегодня разводишь философию…

— А вот я тебе задам вопрос, и все станет проще простого. Скажи, не существует ли объективных причин, которые помогают Куллиарускому лесопункту выполнять план в ускоренном порядке?

Осмус махнул рукой, а Хельми пренебрежительно бросила:

— Питкасте уже пьян.

— Ого, чертополох-то наш ожил!.. Ну ладно, скажу вам, что знаю… Только окно бы не мешало опять открыть, чтоб в случае чего смыться.

Он вынул из кармана папиросы, неторопливо выбрал одну и принялся чиркать спичкой.