Зеленое тысячелетие - [21]

— Да я тут ни до кого и ни до чего не дотронусь, — ворчливо пробасила Юнона, пробираясь вслед за Филом. — Я уже и так чувствую себя неуверенной.

— Из шипов вырастают розы, Юнона, — нежно напомнил ей Сашеверелл, — добро расцветает из зла. Будь счастлива тем, что тебе довелось пережить великую трансформацию.

Фил стоял на пороге большой гостиной, утопавшей в серой дымке благовоний и забитой мебелью в викторианском стиле и различными побрякушками — от украшений до культовых предметов всевозможных мировых религий. Это помещение тоже освещали вольфрамовые лампы. В дальнем конце комнаты виднелся проем, прикрытый тяжелой портьерой из черного бархата. Сквозь смолистый аромат благовоний пробивался глухой смрад несвежей пищи, одежды и немытых тел; чувствовался также кислый дух, шедший от животных.

Неожиданно Фил увидел, что комната просто кишит котами: черными, белыми, цвета топаза, серебра, серо-коричневыми. Встречались в полоску, пятнистые, пестрые, тигровой масти, короткошерстные, ангорские, персидские, сиамские и сиамские мутанты. Они прыгали со стульев и полок; они сверкали яркими глазами из-под столиков и тускло мигали из щелей между чудовищными на вид подушками; они надменно шагали по комнате и сидели в гордых позах. Один из них растянулся на тканом Коране в центре мусульманского маленького коврика; другой развалился на потускневшей магической серебряной фигуре, выложенной в виде инкрустации на поверхности черного низкого столика. Один из котов играл с церковной ракой, висящей на стене, и маленькая кожаная коробочка крутилась и подпрыгивала; другой обнюхивал многогрудую статуэтку с низким задом; еще один лениво опутывал себя четками; два других лакали грязное молоко из серебряной чаши, украшенной аметистами.

И тут, уже вторично, сердце Фила забилось учащенно, ибо в центре каминной полки над настоящим очагом, между позолоченной иконой и жестяной мексиканской маской дьявола, стоял надменный, с прямыми, как копья, передними лапами… зеленый кот.

Пока Фил шел вперед в овладевшем им гипнотическом трансе, до него донесся мягкий голос Сашеверелла:

— Нет, это не есть его настоящее естество, но его образ, его древнеегипетский предвестник, фигура Баста, Властительницы Жизни и Любви.

Приблизившись, Фил увидел, что перед ним действительно бронзовая фигура, покрытая слоем ярко-зеленой краски почти такого же оттенка, как и шерсть Счастливчика.

Подойдя к камину, Сашеверелл объяснил:

— Как только он появился, я отыскал все свои реликты Баста. Большинство из них там, — он кивнул на черную бархатную портьеру, — вокруг алтаря. Но некоторые остались здесь. — И он указал на маленький ящичек, стоявший рядом с бронзовой статуей. В нем лежала завернутая в льняную ткань мумия кота, смахивающая на мешочек с комочком ваты. Пока Сашеверелл объяснял, что в малюсенькой канопе [cосуд для хранения внутренностей бальзамированного покойника в Древнем Египте] лежат кошачьи внутренности, располагавшийся рядом сиамский кот с шестью пальцами на лапках подошел и задумчиво обнюхал мумию.

Наконец Фил услышал собственный голос:

— Так у вас действительно находится Счастливчик? Дугообразные брови Сашеверелла поднялись еще выше.

— Счастливчик?

— Зеленый кот, — уточнил Фил.

Лицо Сашеверелла преобразилось, оно стало абсолютно серьезным, но по-прежнему спокойным

— Ни у кого нет зеленого кота, — произнес он с некоторым упреком. — Это было бы невозможно. Это мы есть у него. Мы лишь скромно поклоняемся ему, мы — его первые жрецы.

— Но я хочу его видеть, — сказал Фил.

— Это будет позволено, — уверил Сашеверелл, — едва он проснется и мир переменится. Между тем постарайтесь успокоиться, э… Фил Гиш, говорите? Фил… фило… любовь… Имя предвещает добро.

— Какого дьявола вы так носитесь с зеленым котом? Что это значит? — услышали они за спиной и обернулись.

Юнона все еще стояла на пороге, немного подавшись вперед и сложив на груди руки. Однако плечи ее все еще были напряжены. Она смотрела исподлобья, словно взбунтовавшаяся школьница.

— Зеленый кот есть любовь, — мягко сказал ей Сашеверелл. — Любовь, которая вырастает даже из ненависти.

Неожиданно его еще раз прервали, на этот раз лукавым, девчоночьим смешком. Фил повернулся в сторону незнакомой части комнаты напротив камина. Он увидел глубокий и широкий эркер, плотно закрытый серыми жалюзи, как и все остальные окна, за исключением выходившего прямо в темноту возле камина. В эркере стояла полукруглая кушетка, на которой совсем по-детски расположилась Мери Экли, все еще в черном свитере и красной юбке из плотной ткани.

— Знаете, — сообщила она, — я никак не привыкну к мысли, что всех должна любить. Сашеверелл говорит: мне надо хорошо относиться к моим человечкам и прекратить втыкать в них шляпные булавки. Правда, это сложно.

На какой— то жуткий миг Филу показалось, что она говорит о котах. Потом он заметил тянувшиеся за ней ряды узких полок, заставленных куклами. Подойдя ближе, Фил увидел, что это не обычные куклы, а исключительно умело выполненные человеческие фигурки, большинство из которых -шести дюймов роста. Никогда в жизни он не видел столь мастерски сделанных статуэток, одетых совсем как в жизни. Они стояли позади Мери, будто на срезе оживленной трехуровневой улицы в некоем крошечном населенном мире. Их было двести или триста. Перед кушеткой на низком столике валялись брикеты воска, микроинструменты, формы и увеличительные стекла, несколько незаконченных фигурок и лоскуты ткани, настолько тонкой, что ее, должно быть, делали на заказ.