Зеленое тысячелетие - [10]

Доктор кивком головы пригласил пациента к столу. Они сели, глядя друг на друга, разделенные сияющей изогнутой поверхностью. Аналитик улыбнулся.

— Итак, мистер Гиш? Да, Джек Джоунс сообщил мне ваше имя, и поскольку Сашеверелл и Мери в любом случае все оплачивают, новая договоренность меня вполне устраивает. Ах да, Сашеверелл и Мери — это мистер и миссис Экли, друзья Джека Джоунса. Я думал, вы знаете. Между прочим, вы на час опоздали.

Капля крови из самой глубокой царапины скатилась по щеке, упала и расплылась на белой рубашке. Фил поежился и заставил себя произнести:

— Я тут с ума сходил. Аналитик кивнул.

— Вы и с виду слегка на взводе.

— Слегка?

— Ну… — Аналитик пожал плечами, словно извиняясь за неумение выразиться точнее, и добавил: — Не удивляйтесь тому, что, как вы выразились, сходите с ума, мистер Гиш. Кстати, можно называть вас Филом? В наши дни это скорее правило, нежели исключение, хотя то, что вы сами признаетесь, несколько непривычно. Вот уже сто лет американцы живут в эпоху коллективного безумия и стадного чувства, сравнимых разве что с тюльпанной манией у голландцев. Здесь и ужас перед ведьмовским ремеслом, и помешательство на танцах, и троцкизм, и крестовые походы. До 1950-го нашу манию можно было бы назвать автомобильной, а теперь нам остается лишь гадать, какое подыскать название. Я, видите ли, пишу непопулярную книгу на эту тему. Не то чтобы нынешнее помешательство в обществе являлось большим секретом либо сильно пугало кого-то. Нет. Каких еще результатов следует ожидать в американском обществе, когда началась переоценка, с одной стороны, безопасности, цензуры, надуманного идеализма, призванного спасти мир, и самопожертвования на войне, а с другой — неутолимой жажды приобретений, жестокой соревновательности и агрессивности, воинственности садистов-мужчин, презрения к родителям и государству и фантастически чрезмерно поощряемой сексуальности?

Аналитик резко повысил голос и выпучил глаза, словно к его негодованию примешивалось что-то сугубо личное. Однако через секунду он овладел собой — стал веселым и профессиональным.

— Ладно, Фил, давайте посмотрим, что с вами сделало больное общество. Вы, может, и удивитесь, но мы не будем пользоваться всеми этими современными средствами: электросном, глубоким фотографированием мозга либо ситуативной терапией в сочетании с грелкой, одеялом и блондинистой любовницей-роботом. Мы просто займемся тем, чем занимались наши прадедушки, — поговорим. Чувствуйте себя совершенно свободно. Этот стол спланирован так, что мы можем сидеть рядом, не глядя друг на друга. Хотите закурить? Отлично! Давайте! А теперь начните с самого начала. Расскажите мне о своей жизни.

Фил проглотил слюну.

— Извините, доктор Ромадка, — сказал он, — но у меня нет желания сейчас это делать. Я хотел рассказать вам о происшествии… то есть о галлюцинации. Это случилось только что, и я убедился, что свихнулся. Мне хотелось бы, чтобы вы мне о ней рассказали. Ну, то есть, интерпретировали, либо проанализировали, или как там еще…

Аналитик радостно передернул плечами.

— Отлично, любое начало подойдет. Давайте, начинайте. Фил рассказал ему все, что видел сквозь затемненное окно. Умело направляемый доктором, он и сам не заметил, как виновато сознался в том, что уже давно использует окно в качестве наблюдательного пункта. А когда добрался до описания самой галлюцинации, почувствовал, что опять дрожит от ужаса. Но в конце концов выплеснул все.

Казалось, доктор Ромадка был счастлив, будто ему преподнесли редчайшее творение искусства.

— Прекрасно, — прокомментировал он, — мне редко приходилось слышать о таком изумительном символе всех темных сексуальных влечений этой культуры. Сатир женского пола, вернее, сатиретка, готовая принести и любовь и тяжкие повреждения с помощью копытец. Мери пришла бы в восторг от этой истории, уверен, и захотела бы создать одну из своих кукол по ее образу и подобию. — Он вздохнул в судорожном порыве, но затем взял себя в руки. — Конечно, Фил, сейчас от вас вряд ли можно ожидать интереса к эстетической стороне деятельности вашего подсознания. Вы хотите знать причины, источники. Скажите, вы когда-нибудь видели лошадь?

— Только в цирке, — признался Фил.

— Вы интересуетесь греческой мифологией?

— Не припомню такого.

— Ладно, а вы видели телепрограмму «Девчонка-жеребенок», или музыкальную сексомедию «Лошадиная компания», или этот древний фильм «Фантазия»?

Фил отрицательно покачал головой. Аналитик задумчиво кивнул.

— Говорите, мех располагался на торсе, как нижняя рубашка, в обтяжку, обнажая грудь? И ноги, прямые, как палки, оканчивались копытами?

— Не совсем, — поправил Фил и принялся описывать выпуклую заднюю часть щеток и изящные, как щиколотки, бабки.

— Но во всем остальном она была сложена как нормальная девушка, кроме ушей, как у фавна?

— Нет, — сказал Фил через секунду и наморщил лоб. — У нее тяжеловатые ляжки и такие мощные, будто специально созданы для бега на дальние дистанции. И руки длинноваты, правда, тогда мне это не пришло в голову. И потом, верхняя часть ее тела немного выдвинута, надеюсь, вы меня понимаете, и сбалансирована довольно крупным задом. Но о ней нельзя сказать — толстобедрая.