Зеленое движение в Гражданской войне в России. Крестьянский фронт между красными и белыми. 1918—1922 гг. - [79]

. Летом 1920 г. в борисоглебских краях «поездки производились исключительно днем, так как ночью ездить было опасно вследствие случавшихся на дорогах ограблений с убийствами, что советская власть приписывала зеленым, а зеленые и крестьяне (а многие ли в то время из крестьян Борисоглебского уезда не были зелеными, хотя бы в душе только?) — большевикам. В действительности же этим делом занимались обыкновенные разбойники, пользовавшиеся неорганизованностью милиции, ее трусостью и ленью»⁵²⁶. В коллекции самооценок участников войны Гражданской есть «бандиты». Один из них, участник грабительской шайки, так вспоминал о взаимоотношениях с зелеными: «Мы глубоко в лес ушли, оттуда и налетали. Только очень нам зеленые мешали. Добудешь всего, запразднуешь, а они навалятся, все у нас заграбастают — и нет их! Мы им уже на сосне прокламацию клеили, чтобы шли они в бандиты и работали совместно. Ответили они письменно: «Нет, мы зеленые, а бандитов брезгаем»⁵²⁷. Перед нами интересный пример лесной щепетильности. Похоже, зеленые нашли способ поддерживать свое существование, грабя грабителей.

Дезертиры, окончательно пошедшие по уголовной линии, понимались в таковом качестве и властями, и крестьянами. Так, в советской сводке за начало декабря 1919 г. сообщалось: «В Кирсановском уезде расстрелян дезертир-разбойник А. Тырин»⁵²⁸. В революционные годы вполне процветал и традиционный разбой, в том числе в местах, славившихся подобным промыслом. Например, известные гуслицкие разбойники, наследники атамана Чуркина в Подмосковье, из тех, что даже в церковь брали уздечку, — а вдруг чужая лошадь встретится (из местного фольклора).

Никакого политического акцента их привычная деятельность не приобретала.

Характерную оценку ситуации дал командующий войсками Тамбовской губернии Ю.Ю. Аплок в сентябре 1920 г., в начале развития мощного повстанческого движения: «О развитии бандитизма, который в губернии начался еще с 1905 года и почти не прекращался, но только присутствие войск заставляет его временно замирать, могу сказать с уверенностью, что, как только будут уведены войска из уездов, бандитизм вновь разрастется и будет представлять постоянную угрозу»⁵²⁹. В скрытом виде командующий давал понять, что эти края исстари бандитские, «здесь всегда так было».

Конечно, в массовом движении в той или иной степени присутствовала деструктивная составляющая. Насколько она была сильна, насколько окрашивала собой дезертирские и зеленые движения — отдельный вопрос в каждом конкретном случае. Революционная эпоха создавала парадоксальные конфигурации. Знаменитый налетчик Ленька Пантелеев успел побыть псковским чекистом; милиционер, а затем удачливый налетчик Александр Козачинский стал журналистом и писателем. Многие советские функционеры, в том числе в ВЧК — ОГПУ — НКВД, имели за плечами проявления «красного» или общеуголовного бандитизма, это характерно, например, для выходцев из сибирских партизан.

Естественно, и зеленая повстанщина могла приобретать, особенно при неудаче, растерянности, под прессингом властей, более или менее густой уголовный отлив.

Можно назвать и иных персонажей, которые жили, волею судеб, рядом с крестьянами и переживали с ними одни и те же события. Например, это какая-то часть помещиков, оставшаяся в своих имениях на положении частных лиц или «трудящихся» (как правило, крестьяне в 1917–1918 гг. готовы были предоставить семье помещика надел для обработки личным трудом). На материалах Пензенской губернии выявлено, что «погромные» настроения во взаимоотношениях крестьян и помещиков в 1917–1918 гг. не преобладали, что ненависть, направленная на личность или усадьбу, далеко не превалировала в этих отношениях. Крестьяне часто бывали спровоцированы на «разгром» действиями уездной или губернской советской власти в ходе учета имений⁵³⁰. В советской историографической традиции подчеркивалось участие «царских офицеров» и «помещиков» в руководстве крестьянским («кулацким») повстанчеством. Данные сведения, в большинстве случаев, не подтверждались. В Зарайском уезде Рязанской губернии проживал в своем имении известный сановник А.Г. Булыгин. Он был расстрелян в начале сентября 1919 г. за свою политику в 1905 г., никак не проявившись в активном местном зеленом движении лета 1919 г. Хотя по своему характеру этот человек не годился в военные вожди. Но были и другие. Алексей Николаевич Смольянинов, 41 года, уроженец имения Кирицы Спасского уезда, штабс-капитан Измайловского полка, был уволен по демобилизации и проживал в своем имении. В Рязанский концентрационный лагерь он попал по приговору губернского ревтрибунала бессрочно за непризнание советской власти, но не за какие-либо активные действия против нее⁵³¹. На севере проживал генерал А.Н. Куропаткин. Его мы также не видим среди участников антисоветского повстанчества. Подобные примеры нетрудно умножить. В то же время никак нельзя исключить общение и, возможно, какое-то союзное или консультативное взаимодействие. Еще один сосед для восстающих крестьян — священство и монастыри. Иногда монастыри становились прибежищем зеленых, как это случилось, например, с рязанскими повстанцами Огольцова, с нижегородскими зелеными. Так случалось и в иных регионах. На Украине наиболее известный сюжет — Матренин монастырь в «гайдамацком крае» в Холодном Яре и его окрестностях в Чигиринском уезде.