Зеленое движение в Гражданской войне в России. Крестьянский фронт между красными и белыми. 1918—1922 гг. - [5]

1919 г. прошел под знаком «зеленого» повстанчества в центрально-промышленных, северных, отчасти черноземных, поволжских губерниях. Наименование «зеленые» прочно вошло в словарь тех лет. Слово «зеленые» стало и самоназванием, и названием. Оно активно используется в официальной переписке и белых, и красных, присутствует в мемуаристике. Метафорическое название «зеленые» рождало новые вариации: лесные, кустарные, житомирские (от слова «жито») «полки», «батальоны», «дивизии», В Зауралье, например, бытовало название «кустарники» для антиколчаковских партизан. На Юге использовалось наименование «камышанники» или «камышатники» для повстанцев, укрывавшихся в азовских или днепровских плавнях. Там же бытовало название «зеленчуки», В промышленных губерниях часто говорили о зеленых, зеленоармейцах, зеленой армии или гвардии. В 1919 г. в Саратовской губернии родился следующий документ – воззвание к противникам советской власти со стороны Ивановской лесной дивизии (!). Документ подписан председателем, секретарем и адъютантом дивизии. В нем объявляется о внушительной численности «дивизии» (два полка прежнего времени, батарея и т. д.), «прекрасных» и «великолепных» блиндажах и хозяйственной части. Авторы объявляли, что их делегаты отправились на Урал и Дон и в середине июня должны вернуться со сведениями от «братьев-казаков». «Товарищи дезертиры кустарных батальонов и полков» приглашались в состав «дивизии», авторы убеждали их «не даваться отрядам» (по борьбе с дезертирством). Лозунг предлагался обтекаемо-антимобилизационный – «долой Советы и войну, да здравствует Учредительное собрание!»³⁸. Дальнейших следов этой «дивизии» в собственно военных событиях на территории губернии не обнаруживается.

Дезертиры тоже дали целый букет наименований: «бегуны» или «бегупцы», «летчики» или «перелетчики» («Летишь?» – могли понимающе спросить встречного парня с котомкой за плечами) и т. п. Наконец, само определение «дезертир» стало вполне обыденным. Дезертирство из Красной и Белой армий не воспринималось как нечто предосудительное. Иначе невозможны были бы формулировки типа «товарищи дезертиры», которые встречаются в воззваниях зеленых. При массовом характере дезертирство стало известной социальной ролью и политической позицией, несмотря на усиленное пропагандистское шельмование этой позиции и белыми, и красными.

Крестьянское движение в 1918–1921 гг. может быть оценено с учетом достижений историографии по предшествующему периоду крестьянской активности, который надежнее обеспечен источниками. Характер крестьянского движения в Черноземье в 1905–1907 гг. подробно исследован В.А. Степыниным³⁹, материал по 1907–1914 гг. систематизирован М. Егоровым⁴⁰. Их исследования позволяют сделать следующие наблюдения. Массовость участия крестьян делала затруднительным подсчет числа выступлений и их участников. Характерной чертой движения была неравномерность. Каждая губерния демонстрировала разную интенсивность движения, с пиками в разное время. Подъемы могли быть связаны с примером соседей, возвращением отходников, влиянием рабочих железнодорожных мастерских или иных предприятий, близко соседствующих с крестьянским населением. Крупные поместья провоцировали большую активность крестьян.

Как правило, в активно выступавших в тот или иной месяц уездах в последующее время выступлений было мало или вовсе не было. В большинстве случаев селение выступало один раз. Наибольшую ненависть вызывали не капиталистические, а кабальные, «феодальные» способы эксплуатации.

Проблема учета и классификации крестьянских выступлений существовала всегда и породила ряд методик. Наиболее адекватным является учет числа участников и охваченных движением сел. В «Хрониках» крестьянского движения в XIX столетии, по предложению Н.М. Дружинина, учет начинается с выступлений с числом участников не менее 10 человек. Н.Н. Лещенко разделял групповые (5 – 15 участников) и массовые (свыше 15) выступления⁴¹. Не раз становился предметом обсуждения в советской историографии вопрос о численности активных повстанцев в годы Гражданской войны. Так, Ю. ГЦетинов выявил, что доля участников вооруженной борьбы с советской властью в активных повстанческих районах составляла всего 2–5 % от численности мужского населения. Но, во-первых, этот автор подтверждает наблюдения еще 1920-х гг. о крайней неравномерности участия крестьян в повстанчестве, во-вторых, даже столь «ничтожный» процент участия создавал мощные устойчивые центры сопротивления, что взывает к адекватным объяснениям⁴². Действительно, подробный статистический региональный анализ крестьянского движения позволяет констатировать крайнюю неравномерность выступлений – и временную, и территориальную. При этом надежно определить причины тех или иных различий в крестьянском движении по регионам часто оказывается невозможно⁴³. Хорошо документированное крестьянское движение в пореформенный период зачастую демонстрировало крайнюю неравномерность в своем развитии даже в рамках одной губернии. Так, за 1902–1904 гг. в Воронежской губернии из двенадцати уездов в трех волнений не зафиксировано, в пяти произошло по одному, в остальных четырех движение было более интенсивным. При этом в Воронежском уезде с весны 1902 по весну 1903 г. довольно многочисленные волнения сосредоточились в пределах одной Орловской волости, в Бирюченском уезде также был ряд центров неоднократных волнений – Верхиелубянская, Веселовская, Палатовская волости, из которых был большой отход на шахты