Зеленое движение в Гражданской войне в России. Крестьянский фронт между красными и белыми. 1918—1922 гг. - [29]

. Грандиозные агитационные усилия, даже при полной материальной скудости и самых тривиальных идеях, безусловно, воздействовали на молодую красноармейскую массу. Дело было в огромном запросе на общую образованность, на небанальные формы коммуникации, который доминировал в молодых поколениях. Большевистский навык пропаганды и агитации встретился здесь с сильным запросом снизу.

Злостные дезертиры иногда успешно мимикрировали, проявляли упорство в уклонении от службы. Дезертир Сизов выдавал себя за комиссара по борьбе с дезертирством (!), снабжал других дезертиров документами и даже зачислял в несуществующий продотряд, пользуясь похищенными бланками Богородицкого военкомата. Вместе с двумя подельниками, не догадывавшимися об истинной личности Сизова, он под предлогом конфискации украл в селе поросенка, угрожая его хозяину револьвером. В ноябре 1919 г. его дело слушал тульский ревтрибунал. Сизов был приговорен к высшей мере наказания как неисправимый преступник²²⁶. Дезертир А. Писарев был осужден в феврале 1920 г. на срок «до окончания Гражданской войны» и сидел в Калужском лагере. Одновременно с ним были осуждены на 3 года заключения в концлагерь условно 54 «незлостных дезертира». Писарев бежал из концлагеря в августе 1921 г., но снова был пойман и передан на этот раз карательному отряду при Калужском губюсте²²⁷.

Борьба с уклонением от мобилизации в Красную армию и дезертирством велась постоянно и далеко не всегда успешно. Крестьяне, особенно бывшие фронтовики, предпочитали скорее скрываться в лесах, нежели вновь становиться в строй. Прибывший из Москвы председатель комиссии по борьбе с дезертирством, проводя проверку городских служащих, продемонстрировал А.Л. Ратиеву — курскому жителю и впоследствии мемуаристу — специальные карточки трех цветов — белые, зеленые и красные: «Вот эти, белые, подписывает тот, кто первый раз сбежал или совсем по призыву не явился, зеленые — это уже хуже. Кто второй раз попадается, тот дает клятву и обязательство свою вину и бессознательность искупить верной и геройской службой. Красные, это уже для злостных. Тут он сам себе вперед смертный приговор подписывает. Попадется еще, на, смотри, читай, нет тебе больше пощады! Ликвидируем их на месте!.. В городах… управляемся. А в селах — дело другое, оттуда в армию не больше как процентов 10–15 попадает. Это я про Курскую губернию говорю. Они у вас здесь как узнают, что наш отряд подходит, сразу же в другую волость переходят или в лесах, где есть, прячутся. Те, кто раньше в армии и на фронте был, оружие с собой черти таскают, а за ними и молодежь идет. Откуда только они о нас узнают, доискаться не можем. Вот недели две будет, как мы к Путивлю лошадей забирать поехали — так нас таким огнем встретили — на подмогу курсантов вызывали. Артиллерией то село побить пришлось. Особенно злы там, где эти самые раскольники живут, бородачи. Как такое село попадется, и не приступишься. Все они там до единого, отродье кулацкое»²²⁸. Надо сказать (данные советские), что и белым в той же Курской губернии мобилизации не дались. По деревням являлся ничтожный процент: «...по деревням, самым небольшим, 200-300 дезертиров. Это обычное явление. Специальные отряды ходят по деревням в поисках дезертиров. Забирают отцов и подвергают порке шомполами за сыновей. Пойманных дезертиров обычно порют шомполами, но бывает и расстрел, если близко к фронту»²²⁹.

Доклад секретного отдела ВЧК о повстанческом движении за ноябрь 1920 г. ставит знак равенства между дезертирами и зеленой армией, выделяя такую повстанческую категорию, как «дезертиры (зеленоармейцы)». Характеристика такова: «Эта категория представляет собой сырой материал, из которого вожаки лепят что угодно. По социальному своему положению дезертиры большей частью представляют собой зажиточные элементы деревни, обалделые, очумленные, деклассированные, боящиеся и красных и белых, стремящиеся зажить скорее спокойной «хозяйской» жизнью, они бросаются из одного лагеря в другой и попадают в лапы белогвардейцев, явных и тайных, которые их организуют, вливают в шайки, объединяют и т. д.». В зависимости от состояния фронта колеблется размах дезертирства и, соответственно, бандитизма. Затяжной характер бандитизм принял, по мнению авторов документа, в Витебской, Смоленской, Минской и Гомельской губерниях. Национальные противоречия, природные условия, новая граница создали для него благоприятные условия. Здесь бывали случаи активного участия в бандитизме местных коммунистов. Здесь также сопрягались победы РККА, уменьшение дезертирства, увеличение доверия населения к советской власти²³⁰.

Белые правительства применяли более солдафонские методы борьбы с дезертирами. Агитация была менее изощренная и настойчивая, чем у большевиков. При сопротивлении мобилизации оставался один ресурс — полицейский и карательный. Постои и бесчинства отрядов становились важным резоном для ухода в партизаны или на повстанческое положение.

Таким образом, крестьянин в Гражданской войне оказывался главной фигурой самим фактом массовости крестьянского сословия. Зеленые выступили как вариант повстанческого движения, мотивированного прежде всего извлечением из деревни не продовольственного, а человеческого ресурса. Политическим или же исключительно социально-бытовым мотивом руководствовался дезертир из РККА — это вопрос, который неизбежно требует уточнений при попытках дать более или менее внятный ответ. Мотивы теснейшим образом переплетались. В современном официальном пространстве дезертиры периода Гражданской войны из РККА рассматриваются как люди, совершившие воинское или общеуголовное преступление. Попытки В.А. Овчинникова (Боровск) добиться реабилитации дезертиров (выявленных и наказанных органами советской власти) как политических противников советской власти услышаны главной военной и генеральной прокуратурами не были.