— Как прикажете, — весело отозвался тот, поигрывая мышцами. Моравис довольно хохотнул и доброжелательно посмотрел на Бурри.
— Вы неправильно поняли меня, — сказал Бурри, растерянно оглядываясь на своего провожатого. — Я член Комиссии Высшего Совета Наук по проблеме Великого Мозга и приехал поговорить с вами.
— Такой молодой! Ну, хорошо, а причем здесь Великий Мозг, какое я имею к нему отношение?
Великолепный натурщик перестал играть мышцами и внимательно прислушивался к разговору.
— Это длинная история, но, может быть, здесь не совсем удобное место для беседы? — Бурри посмотрел по сторонам. — Может быть нам где-нибудь присесть?
— Стыдитесь, юноша! Я, старый человек, и то чувствую себя здесь превосходно. Гай, на сегодня наша работа окончена. Унеси, пожалуйста, мольберт, а мы с юношей сядем вон там у воды и побеседуем. — Моравис водрузил на голову панаму и взял Бурри под руку.
В потемневшей реке вздрагивали первые звезды. Шум воды с наступлением сумерек становился отчетливей и чище, словно ночь гасила все посторонние звуки. Недалекие горы постепенно уплотнялись, сдвигались теснее и теперь возвышались сплошной темной стеной, только на одинокой дальней вершине медленно таял последний отблеск зари. Какие-то небольшие птички с тревожным писком торопливо пролетели над самой водой и исчезли в сгущающейся темноте.
За кустами уже два раза кричали в мегафон: «Маэстро, ждем вас к столу!», но Моравис, нетерпеливо отмахиваясь, продолжал расспрашивать Бурри.
— Знаете, Мстислав, я, кажется, понимаю вашего Аштау, — сказал он, наконец, скорбно покачивая головой. — Нет-нет, не умом, а сердцем. Надвигается что-то огромное и значительное, что требует от нас, людей, ответа. Пора бездумного развития науки кончилась. Дальше мы должны знать, что нам полезно и нужно познавать и как познавать. Рано или поздно это должно было случиться. Вы согласны со мной, Мстислав? Правда, я не человек науки, могу ошибаться...
— Я думаю, — ответил Бурри, глядя на темные струи, — все мы сейчас ошибаемся, но ошибаемся по-разному. И из наших ошибок должна родиться истина.
— Возможно, вы правы, — Моравис помолчал, бросил в реку камешек и поднялся. — Пойдемте, нас, кажется, звали.
Нагревшийся за день кустарник издавал сильный горьковато-терпкий аромат. Прохлада, пронизанная тонкой пахучей сыростью, приятно бодрила тело.
Моравис вдруг остановился.
— Смотрите, — сказал он. — Видите?
Немножко в стороне сквозь листву просвечивало зеленоватое светящееся пятно.
— Какой-нибудь индикатор?
— Индикатор! — сердито фыркнул Моравис. Он подошел к пятну и тронул его ногой. С шумом взметнулся фейерверк зеленых огоньков всевозможного размера. Пятно уменьшилось, но стало ярче. Моравис поднял один огонек, и Бурри только теперь разглядел, что это кусок обыкновенной древесины, словно облитый холодной светящейся жидкостью.
— Гнилушка, — сказал Моравис, и по тону его Бурри догадался, что он улыбается. — Обычная гнилушка, а вы — индикатор... Видите, для многих из нас собственная планета стала терра инкогнита. Да-с. Вот ваш этот Храмов, к примеру. Я уверен, он и не представляет, что такое земля. Так себе, пыль, зола, дедовский скарб, сырье для синтеза... А вот мы де создадим царство разума, где все будет целесообразным, унифицированным... — Моравис горестно махнул рукой, повернулся и зашагал к недалеким уже домикам.
В маленькой, очень уютной столовой сидели только Лидия, Фарг и та самая брюнетка, которая встретила их днем.
— А мы вас ждем, — весело заявила брюнетка. — Разрешите представить вам, маэстро, наших новых друзей: Лидия Маури, а это Рой Фарг.
— Стефан Моравис, — церемонно склоняя голову, сказал старый художник. — Не правда ли, Майя, из всех, кто приезжал ко мне за этот год, эти самые приятные? Ты согласна?
— Конечно, маэстро! — Майя украдкой взглянула на сидящего рядом с ней непонятно оживленного Фарга и слегка покраснела. Моравис понимающе поднял брови и усмехнулся в усы.
За столом он разговаривал в основном с Лидией.
— Врач Экстренной Помощи? Превосходно. Мой младший сын тоже врач, но по призванию он авантюрист. Знаете это древнее слово? С месяц назад в сговоре со старшим братом и целой кучей моих учеников он вздумал хитростью увезти меня отсюда куда-то на лечение, в здравницу. Ха! Организовал целое похищение, когда убедился, что уговоры бесполезны. А того не понимает, мальчишка, что мне уже много лет и поэтому мне дорог каждый день. В этом же моя жизнь! А вот они, — Моравис кивнул на Майю, увлеченно разговаривающую с Фаргом, — меня понимают. Славные люди. Глядя на них, ощущаешь, как вливаются в тебя силы.
Бурри почти не прислушивался к разговору. Великий художник оказался обыкновенным человеком. Хоть Моравис не изрекал банальных истин, но и не сказал ничего такого, что могло бы разрешить его сомнения. А чего же ты, собственно, ожидал? Чтобы одним словом он одобрил или осудил то, что, может быть, является эпохой в развитии общества? А если я не приемлю ее, эту стадию, тогда что делать?
Бурри машинально поднялся и, ни на кого не глядя, пошел к выходу. Ему сейчас необходимо было побыть одному, сосредоточиться.
