Зеленая стрела удачи - [44]

— Ну вот, — говорил Манучер и энергично щурил правый глаз, — вы хотите, чтоб автомобиль строили для дороги? Пожалуйста вам. Какой хотите? Чтоб по деревьям лазал? Можем и такой.

— С лапами, Манучер. С лапами...

— И что нам нужно?

— Время, — поспешно сказал я потому, что большой дорожный начальник был лицом воображаемым, и надо было поддержать разговор.

— Нет, — обиделся Манучер, — дело не во времени! Главное — деньги. Кажется, мы деньги бережем: плохая дорога дешевле. Однако разве мы не знаем, что на плохую дорогу идет дорогой автомобиль. И металла на него много, и ремонта на него много... Логично?

— Логично.

— Ну, ты, Манучер, философ!

— Мы строим автомобиль для дороги, они у нас в любых погодных условиях ходят и география любая, а надо строить дороги для автомобиля, вот тогда будет порядок, Игорь Степанович. Другой подход. Ну и вот еще ваша проблема чистого выхлопа. Хотя, конечно, воздуха нам пока хватает. И какого. Страна большая. Моря кругом и леса — источник кислорода.

Чуть погодя без всякого вступления Манучер сказал:

— Я хотел быть летчиком. Я с детства мужик оригинальный, тянет меня на скорость. Я когда в войну служил в Уральском танковом корпусе, у нас капитан, командир батальона, все говорил: «Манучер, персидский твой бог, не газуй ты так, это тебе танк, а не «шевролет», это боевая машина, а ты из нее рекорд давишь, угробишься...» Не прав капитан — пока живу.

Мы съехали на «булыгу», и двадцатый век для нас кончился. Мы ехали по пыльному почтовому тракту, и «Победу» цвета «кофе с молоком» трясло, как ямщицкую телегу. Тренькали стекла, скрипели пружины. Стучали зубы. Здорово доставалось нашим предкам!

Звонкие булыжные мостовые давным-давно свое отжили, но в программу автоиспытаний обязательно входит пробег по «булыге». Для автомобиля нет ничего страшней.

— Не нравится ему. Не любит...

— Интересно, грузовики-иностранцы, как правило, таких испытаний не выдерживают, разваливаются, — сказал Кузяев. — Летят у них крепления, летят рессоры, и, в общем, очень приятно смотреть, как наши скромные грузовики, не такие красивые, не такие яркие, дают фору пижонам-иностранцам. Увидите.

— Я легковых автомобилей не уважаю, — сказал Манучер, — целый день его крутишь — никакого впечатления. Я грузовик.

Мне пояснили, что испытателей легковых автомобилей называют легковиками, а те, кто испытывает грузовые, — те грузовики. Манучер — грузовик.

Принято считать, что в легковики на красивую жизнь идут люди перспективные. Молодые. Длинноногие любители галстуков и одеколонов. На легковых ездят институтские заочники или те, кто собирается пойти учиться. Сыны заводского начальства тоже идут в легковики, у легковиков душистая работа. Их любят девушки. То-сё, трали-вали, от и до.

— А у нас работа — грязь да тяжесть, — говорит Манучер. — К нам идут забубенные, которые эту работу ни на что не променяют. Мы ямщики.

— Ты патриот, — подтвердил Кузяев.

И чтоб я понял суровую душу настоящего грузовика, тогда же они решили познакомить меня с Федей Корольковым, которого Манучер считает самым своим перспективным учеником и гордится. Манучер у него наставник.

Федя оказался невысоким молодым парнем в стареньком шевиотовом пиджачке, на котором все пуговицы были разные и одна военная. Такие пришивают на шинели.

У Феди тяжелые руки и серьезное лицо, на нежной, почти девичьей щеке родинка. Феде двадцать пятый год, но он уже шофер-испытатель самого высокого, седьмого разряда. На полигоне его уважают с тех пор, как он вместе с опытным испытателем Пагиревым на двух грузовиках через тайгу и таежные хляби прошел без дорог до Владивостока. Всю трассу первым пришлось идти Феде, потому что пожилой Пагирев жалел машину. Много лет до того он был обычным шофером-эксплуатационником, автобус водил, бензовоз, таскал кирпичи, бочки, ящики, и многолетний шоферский опыт приучил его жалеть технику. Беречь ее. Холмик там или колдобинку объехать. На подъеме скорость переключить. Да и как иначе! Для эксплуатационника это важно. Шел же Платон Андреевич Кузяев рядом со своим возом. Шлеп-шлеп валенками. Сколько верст отмахал, а на воз не сядет, бережет лошадь. Тут тот же подход.

Но перед шофером-испытателем другие задачи. Манучер говорит, что испытателям жалеть автомобиль нельзя. Он сплевывает на сторону. «Дрожанье рук...» Когда же требуется превосходная степень, он добавляет: «Дрожанье рук, дрожанье ног...» Это уже вроде как бы с похмелья человек или с большой радости. На полную катушку Манучер выдает в исключительных случаях: «Дрожанье рук, дрожанье ног, судьбы дрожанье!» Это он стихи однажды услышал, всех слов не запомнил, но ритм потряс его шоферскую душу. «Дрожанье рук, дрожанье ног, судьбы дрожанье...» Тут ему увиделся большой смысл. А вообще-то к стихам он не очень. Он любит полонез Огинского, брат Аман играет на аккордеоне, и нравится ему, как Валя Леонтьева ведет телевизионную передачу «От всей души». Несколько раз Манучер плакал. Честное слово. «Судьбы дрожанье», — заключает он.

Нет, испытателю жалеть автомобиль нельзя.

— Как ты его проверять будешь, если в тебе жалость? Противоречие! Иду на подъем, мотор, как организм, ему тяжело, он задыхается, а я ж не зверь. Рука сама тянется, а ты нет! Нет, нет... Зубы сжал вот так вот и еще ему по газам. Иначе ничего не выяснишь.