Зеленая ночь - [69]

— Тетя Назлы!.. Тетя Назлы!!!

Назлы встала и пошла к ней.

— Вот, тетя Назлы, папа велел передать. Сказал, чтоб горячий ели. Сказал, сестрица Назлы издалека приехала, а дома, может, ничего не сготовлено…

Багир не смотрел в ту сторону, но слышал каждое слово. Он был уверен, что дочка не примет угощения, но та вошла на веранду повеселевшая, держа в руках миску с шашлыком.

— Ты бы тоже поел, папа.

— Нутро такую еду не принимает.

Да, зря она. Зря не вернула ему шашлык. Теперь чуть что — опять заведет разговор про дом, да еще попрекать будет: «Пусть мой шашлык тебе боком выйдет!»

Назлы посидела, молча глядя на дымящиеся куски мяса, потом оттолкнула миску в сторону и вскинула тонкие брови.

— Знаешь что, папа, мы с Музаффаром разошлись…

Багир молча глядел на дочь. Странно, но тревогу, которая мучила его, когда он сидел под шелковицей, вдруг как рукой сняло. От одной-единственной ее фразы. Он сам удивился спокойствию, с которым встретил эти слова.

Назлы глядела куда-то поверх головы Багира.

— Устала… Ни кола ни двора… Сколько можно скитаться по углам? Не могу больше. Уехала от него. Навсегда.

Назлы, помаргивая, ждала, что скажет отец, а тот глядел на белую прядь в волосах дочери, думал, что же сказать, и ничего не мог придумать.

Тут из комнаты послышался голос внучки, и Багир облегченно вздохнул.

— Вроде Туну проснулась. Пойду взгляну на нее. — Он встал и быстро пошел в комнату, где спала девочка.

* * *

Обычно Багир вставал раньше Нурджаббара, но в то утро, проснувшись, не увидел его в постели.

Возле дома его тоже видно не было. Багир отворил деревянную дверь, привешенную к загону; скотина, отталкивая друг друга, полезла в узкий проход и стадом двинулась к опушке леса. Загон Багир соорудил из жердей карагача и по ночам загонял сюда коров и овец. Опасался — скотина-то в большинстве чужая, а волк, он не станет разбирать.

Пустив в лес стреноженного коня, Багир достал воды из стоявшей перед сторожкой бочки и начал умываться. Умывался и думал, хорошо, что Назлы решила вернуться. Придет ему пора умирать, а дочка рядом. И дом не достанется чужим людям, не пойдет на продажу; дочка, Назлы, будет зажигать свет в его доме. Одно плохо — внучка без отца расти будет, — это огорчало Багира, огорчало сильно, но что делать, бывают, и пострашней беды. Ну в самом деле, чем его дочь хуже других? Всю жизнь скитаться по чужим углам! Собака и та конуру имеет. Нет, если Музаффар настоящий муж, настоящий отец, он поймет, тоже сюда приедет. Чего ему в городе болтаться? Кино крутить — что тут, клуба нет? Крути себе на здоровье! Не хочет в райцентре жить — это другое дело, пусть так и скажет. Столицу ему подавай! Мир перевернется, если он из Баку уедет! Если есть у тебя честь, если ты настоящий мужчина, приезжай и живи с семьей в просторном, хорошем доме. А если нет, если ты так, пустышка, — скатертью дорога, такой нам не нужен: ни зять, ни муж, ни отец.

Вот, ей-богу, не умей человек себя утешить, не выжил бы. В утешениях этих, ясное дело, вранья хватает, ну и пусть, зато оно, как бальзам на рану, врачует душу.

Багир не очень-то вникал сейчас, есть ли ложь в его рассуждениях. Он знал одно: с приездом дочери вернулись в дом покой и уют, тепло и забота и словно коснулось его живое дыхание Галям. С приездом Назлы избавился наконец он от вечного своего страха — умереть в одиночестве…

Умывшись, Багир привычно глянул на дуб и поразился: сухой ветви не было. Даже следа, даже листочка желтого не осталось. Что за чудеса? Мертвая ветка зазеленела?

Послышался шум мотора, и Багир поспешно отвернулся от дерева. Когда из-за деревьев высунулась морда «Москвича», он уже стоял на берегу Куры.

Конечно, Нурджаббар был там.

Мутные воды, рябясь мелкими волнами, неспешно текли мимо, окрашенные в оранжевый цвет солнечного диска; казалось, они возникают там, под сияющим ореолом. Похоже, Нурджаббар говорил сам с собой. Запавший рот его порой шевелился, морщины на темном лице то расправлялись, то собирались гуще. Окликнуть его Багир не решился.

— Чего ты? — не оборачиваясь, спросил вдруг Нурджаббар. — Чего на воду глядишь? Не понимаешь ведь, о чем она речь ведет.

В другое время Багир сказал бы ему, чтоб не валял дурака, какой еще с рекой разговор, но сейчас промолчал.

— Чудо случилось, — негромко произнес он. — Сухая ветка на дубе…

— Я ее срезал! — перебил Нурджаббар Багира и замолчал снова, уставившись на плавающий в воде солнечный диск.

— Как — срезал? — растерянно улыбаясь, спросил Багир.

— Взял маленькую пилу, залез на дерево… и срезал у самого ствола. Со стороны, как ни гляди, не видно.

Надо же, Багиру и в голову не пришло. Вот и разберись в этом Нурджаббаре! Кому еще в голову придет — у дуба ветви срезать? Или вон говорит, у воды свой язык, разговор свой. А она течет себе и течет…

— Доброе утро… — послышалось за спиной, и Багира всего передернуло.

Пити-Намаз взмок, пока дошел сюда от машины.

— Ты чего сбежал, дядя Багир? — Он вытер платком крупные капли пота над бровями. — Боишься, заставлю тебя грузить? Я с утра чуял, что сегодня к тебе не подступиться, привез двух молодцов, в момент загрузят… Так что не бегай от меня, дядя Багир, зря ты меня боишься.