Зеленая ночь - [107]

— Эфенди, дорогой, послушай вот это… Сам сочинил, называется «Вершина Койезен». — Аждар заиграл новую мелодию, но, взяв несколько аккордов, отложил саз. — Ох, судьба-судьбинушка!.. И когда только взберусь на свою вершину?

Ему никто не ответил. Разговор за столом не клеился.

Аждар вылил в рот остаток водки, скривился, крякнул…

— Эфенди, а Эфенди! Тыщу-то где возьмешь?

— Помалкивай! — беззлобно прикрикнул на него Эфенди. — Против смерти средства нет, а это… Был бы ты жив-здоров, а все остальное устроится! — Он провел ладонью по бритой макушке, усмехнулся. — Аждар, а сколько стоит твоя машина?

— Машина? — Аждар пожал плечами. — Разве это машина? Собаку на веревке не затащишь, а я вот ничего, езжу… Ты — ладно… Ты скажи, где тыщу возьмешь?

Агарагима передернуло. Никакого такта у людей, такие вопросы можно и без него обсудить. Эфенди-то не поддерживает разговор, а этот пьянчуга никак не угомонится.

— Нет, ты скажи! Если Биннет весь дом свой на базар сволочет, никто тыщи не даст! Тыща рублей! Это ж подумать!..

— Чего пристал? — Лицо у Эфенди слегка покраснело. — Слава богу, не нищие. У Биннета корова есть, два теленка. У меня в доме ковры найдутся. Сестра у нас есть, любого брата стоит, она поможет. Только бы гость наш обождал немножко.

«И обожду, — решил Агарагим. — Завтра дам срочную телеграмму, что задерживаюсь».

— Сказал бы матери, — Аждар толкнул в бок Биннета. — Пусть хинкал сготовит, утром посидели бы, поели… — Он с трудом сосредоточил взгляд на лице Агарагима. — Ты когда-нибудь ел хинкал с курутом?

— Ел в Борчалы…

— В Борчалы!.. — Аждар покрутил головой. — Такой, как в Казахе готовят, ты нигде есть не мог… Только… условие… Хинкал под кизиловую… Ясно? Ну, я пошел, пускай детишки не думают, что пропал их отец… — Он стукнул себя в грудь кулаком. — Я Аждар! Ясно?! Аждар! И я влезу на эту гору!.. Могилой отца клянусь, влезу! Хоть на четвереньках, а вскарабкаюсь! Меня не зря Аждаром зовут!..

Он, спотыкаясь, спустился по ступенькам, и долго еще со двора доносился его голос: «Меня не зря Аждаром зовут! Да, Аждаром!.. Аждаром!..»

Эфенди взял Агарагима под руку, отвел в сторону.

— Ну, дорогой, ложись и спи спокойно. Как ты сказал, так и будет.

— Вы только поймите меня, — не желая сдаваться, сказал Агарагим. — Машина же совершенно новая… Не обижайтесь…

— Какая может быть обида? Ты на нас в обиде не будь, мы кругом виноваты… Задержали, обеспокоили… Зато утром хинкалом тебя угостим. А деньги… Все будет в порядке. Ну, будь здоров! Спокойной ночи!

Агарагим попросил, чтоб ему постелили во дворе. Из комнаты вынесли койку с металлической сеткой и поставили под грушей.

Агарагим лег как был, одетый, даже туфли не снял. Только сейчас он почувствовал, как устал, все тело ныло, голова была тяжелая, но сон почему-то не приходил. В другое время он с наслаждением выспался бы на воздухе, под деревом, а сейчас лежал, уставившись в ясное небо с снявшими на нем звездами, и слушал, как гудит у него в ушах…

Такая большая деревня — и ни звука, словно ее со всеми домами и жителями опустили в глубокий колодец. Корова и телята, привязанные возле хлева, жевали жвачку и изредка постегивали себя хвостами по бокам. Агарагиму вдруг начало казаться, что вокруг никого, одна только мертвая пустыня, и утро здесь никогда не наступит, и солнце не встанет из-за гор, и он так и будет вечно лежать под деревом, не в силах выбраться из-под сверкающих золотистых звезд.

В саду прокричал удод, где-то далеко ему отозвался другой. Агарагим сел и стал слушать их перекличку. Потом повернулся, взглянул на террасу. Толстуха спала на своем топчане и, несмотря на жару, кажется, закуталась с головой… И тут, в тишине, Агарагим уловил какой-то тихий ноющий звук. Это не птица. И не из сада слышится — с веранды. Он напряженно прислушался. Кто-то плакал. Затаившись, давясь рыданиями, чтоб не было слышно. Женщина на веранде была неподвижна, но Агарагим уже знал: плачет она. Завтра Биннет поведет на базар корову или телят, а деньги на покупку коровы та женщина собирала по копеечке, отрывая от себя. Да и Эфенди не просто будет продать пару ковров. Полгода копи — в пять минут выброси. А почему? Да потому, что так захотел этот бакинец. И ничего не поделаешь. Биннет только-только вылез из одной истории, и, если опять накроется, машины ему не видать как своих ушей. Вот мать и плачет. А может, не плачет, может, ему показалось? Нет, точно. Вот повернулась… плач затих… легла лицом к стене… и опять плачет под одеялом…

Агарагим подумал, что, кроме маленькой кудрявой девчушки, никто сейчас не спит в этом доме. Там, за закрытой дверью, Биннет и его красавица жена лежат рядом и глядят в потолок. Глядят и молчат. Биннет курит, прикуривая одну папиросу от другой, жена плачет. Плачет, покусывая яркие, как вишни, губы, и в душе проклинает Агарагима: «Чтоб жена твоя мертвого родила!»

У него запершило, зажгло в груди. Когда жжение захватило грудь, он услышал плач девочки. Она будет плакать завтра, когда увидит, что корова не пришла из стада: она станет просить молока, а мать прижмет к груди ее кудрявую головку и тоже заплачет. Будет плакать, плакать, а потом, через несколько месяцев, родит мертвого мальчика.