— Кот, — сказал с тоской. — Я пить не могу. Тут тоже… это…
Мэллу уже привычно подтолкнул ему свою миску.
— Смешные вы все-таки, — сказал он, глядя, как Рамон черпает воду пригоршней. — Смешные… Хорошо, что ты еще не жалкий. Слушай, если нажрался. За тобой придут через час. Отдыхай.
— Я никуда не пойду, — оскалился Рамон. — Я тут порву кого-нибудь.
— Лучше иди, — сказал Мэллу. — Они будут тебя шокерами в клетку на колесах загонять. Это больно.
Рамон вздохнул и сел.
— Молодец, — сказал кот. — Глупо выпендриваться зря. Надо думать, если хочешь пожить подольше. Слушай дальше. Драться тяжело. Там, в зале, всегда полно мертвяков или наполовину мертвяков. Не обращай внимания. Перекинься, как только клетку откроют. И постарайся сразу убить.
— Нашего товарища по несчастью?
— Да, дурак, да. Нашего полоумного товарища, обожравшегося наркотой. Иначе он тебя убьет. Не жди, не рычи, не лай, не нюхайся — я знаю, вы, полудурки, все так делаете. Будешь ждать — он кинется, и привет.
Слышать это было так дико, что хотелось по-щенячьи скулить с тоски. Кот понял и боднул его в плечо через решетку.
— Ты ведь не боишься, дурень, да? Жалеешь здешних бобиков? Жалеешь?
— Они мне ничего не сделали…
— Так сделают, — Мэллу снова боднулся. — Забудь свои дурацкие собачьи правила. Хочешь жить — забудь. Я бы никогда в жизни не стал так с тобой ласкаться, но ты мертвяка отогнал, когда он меня жрал, поэтому — я тебе начистоту говорю, как своему. Ты — ничего, я не хочу, чтоб тебя притащили за ноги в кровище, а завтра, если не сдохнешь, вмазали морфием в сердце. Мне, знаешь, тоже приятно пару лишних дней чуять зверя рядом, живого зверя, а не отравленное чучело…
Рамон кивнул. Он пытался привести в порядок и душу, и мысли. Так что, когда пришли люди с клеткой на колесиках, палками и шокерами, мысли Рамона и его душа были уже в полном порядке.
В состоянии спокойной готовности к чему угодно.
Он чувствовал себя не одиноким, а членом Стаи. Это хорошо и правильно. Это возвращало покой и уверенность в себе, даже если Стая в данном случае — беспринципный кот-одиночка.
И Рамон перекинулся, когда увидел людей. Стоял и смотрел, как они подгоняли клетку, как возились с замком — не рычал и не кидался. Берег силы и самообладание.
— Смотрите-ка, — заметил тот, с желтыми зубами и напряженной ухмылкой. — Жрать не стал. Даже не притронулся.
— С котом стакнулся, оборотень поганый, — расхохотался тот самый жирный красномордый Ник, который утром сопровождал мертвяка. — Гордый, скотина. Ничо, еще пожалеет.
Рамон перешел в передвижную клетку. Я тебе это припомню, думал он с тихой холодной злобой. Думаешь, можно терзать живых существ безнаказанно, да еще и в компании ходячего трупа? Ну-ну. Душа-то вот-вот загниет, а дальше — известно, куда приходят. Ты-то еще не знаешь, а я чую.
Я — оборотень — чую.
Клетку повезли по длинному коридору между клеток. Здешние псы бесновались, учуяв и увидев Рамона — чистенького новичка, а ему дико было смотреть на вздыбленные загривки и глаза, налитые кровью и бессмысленной злобой. Он и не смотрел. Его не бесил, а ужасал их запах — запах страданий, старых ран и безумия. Я — из Службы Безопасности, думал Рамон. Я должен выбраться отсюда и рассказать. И я должен поступить со здешними людьми по справедливости — а по справедливости они тоже должны мучиться, как эти бедолаги.
Он очень не хотел смотреть. Но когда кто-то распахнул дверь, окованную железом, из-за которой пахнуло относительно чистым воздухом, пылью и средством для натирания пола — Рамон случайно поднял глаза и встретился-таки взглядом со слезящимися глазами молодого пса сторожевой породы, одно ухо которого стояло торчком над располосованной мордой, а другое было разорвано в клочья.
И решил, что это зрелище надлежит накрепко запомнить. И за это надлежит расплатиться.
Зал, предназначенный для боев, тоже находился в подвале — но не в том подвале, где держали бойцов, а как-то напротив. Клетку втащили по пандусу наверх, провезли по короткому коридору, который чудесно пах уличным сквозняком — и снова проволокли по страшному тоннелю, цементному и обшарпанному, воняющему кровью, мочой и рваными ранами. Втолкнули в тесную конурку с металлической дверью. За дверью и обнаружилось…
Клетку выкатили. Рамон огляделся. Зал был не слишком велик и полон битком. Он насквозь пропитался запахом мертвечины, так что Рамон даже не мог сообразить, откуда несет сильнее. От этого мерзкого запаха першило в горле и шерсть вставала дыбом, а внутри носа горело так, будто воздух превратился в сплошной огонь. Рамон чихал и кашлял, пытаясь оценить обстановку; на то, чтобы сосредоточиться, понадобилась пара минут.
Круглая арена с дощатым покрытием в бурых пятнах была огорожена металлической сеткой в три, приблизительно, человеческих роста. За сеткой виднелись напряженные человеческие хари.
— Слышь, шавка, — сказал воняющий тухлым служитель, ткнув Рамона палкой в бок сквозь прутья подвижной клетки. — По сетке ток пущен, не вздумай кидаться.
Рамон даже не огрызнулся. На его уши свалился механический голос:
— Первый сегодняшний бой. Справа — кобель, ищейка, черной масти, кличка «Жандарм». Слева — сука, северная сторожевая, чепрачной масти, кличка «Рыжая». Оба — оборотни. Делайте ставки, господа.
