Зеленая кровь - [54]

Ради детей.

Но все-таки осень разрывала сердце…

Манефу слабо интересовали общие дела собачьей Стаи. С мертвяками ей повезло никогда не встречаться, людьми она большей частью брезговала, в работу ищеек никогда не вникала. Разве что ее лось подался в город из-за каких-то там неприятностей у его приятеля-пса. Но с лосем не справятся и пятеро, он — серьезный боец в своем роде, а пес — на то и нужны псы, чтобы искать себе неприятностей. Манефа не волновалась.

Откровенно говоря, ее больше беспокоила осень.

И она лежала на окне в башне, смотрела на дорогу, на блестящий влажный асфальт, к которому прилипли желтые листья, как следы чьих-то странных лап. На далекий лес, на недосягаемый лес…

На автомобили, которые изредка проезжали мимо.

Некоторое время Карат лежал рядом, потом заскучал и ушел играть со щенятами — по временам он был все-таки слишком суетлив. А Хозяин с утра уехал из дома.

Впрочем, Хозяин приехал или Хозяин уехал — это все собачья суета. Манефа жила в доме у Хольвина как-то отдельно от Хольвина. Нельзя сказать, что она совсем с ним не считалась, нет — она его уважала, насколько для кошки это вообще возможно, а иногда даже чувствовала некую тень симпатии. Но все эти чувства никогда не переходили границы кошачьей вежливости: полежать рядом, когда Хольвин читает у камина, боднуть в колено, потереться подбородком об руку — изобразить еле заметную приязнь… но никогда ничего больше. Поэтому ничего не ждала.

Никого не ждала. Серьезный возраст — начинающаяся старость зверя и условная молодость трансформа. Осень.

А Хозяин привез кота.

Если ему случалось привезти из города в Стаю нового пса, он сам со Стаей и разговаривал. Собачий этикет: он — Хозяин, он и главный, ему представлять новенького, а его место в иерархии Стаи потом само отыщется. Самое главное — раз товарища привел Хозяин, значит он Стае по определению не чужой.

Но Хольвин догадался, что с кошками такое дело не пройдет.

Принцип экстерриториальности у Манефы с собаками соблюдался четко и издавна. Манефа жила в доме. Собаки жили на псарне и во дворе. Соблюдение незримых границ, отмеченных запахами, ликвидировало все возможные проблемы: все просто, все по местам и никто никого не обижает.

Сад, где жил, когда гостил у Хольвина, Локкер и где играли щенята, служил нейтральной полосой, куда, тщательно соблюдая этикет и субординацию, приходили все желающие.

И вот теперь.

Локкер и его друг Рамон пошли в сад, сидеть в любимой беседке, заросшей со всех сторон кустами аронии — болтать. Переволновались, давно не виделись — Манефа видела их из окна гостиной. Оба — в Старшей Ипостаси, лось жует березовый прутик, слушает; пес улегся к нему на плечо, тыкается, что-то показывает жестами… Манефа не стала звать Локкера поздороваться — надо будет, сам придет.

Шаграт ушел на псарню, спать — отдыхать от трудов праведных, надо думать. А кота Хольвин впустил в дом. Впустил — и поднялся на второй этаж, в кабинет.

Пусть кошки разбираются сами. Резонно.

Манефа перекинулась и в Старшей Ипостаси осторожно спустилась вниз. Ей хотелось распушиться, чтобы кот, кто бы он ни был, не забирал слишком много в голову.

Кот не забирал. Он стоял почти что у порога прихожей, тщательно принюхивался и осматривался с встревоженным вниманием. Учуяв и увидев Манефу, замер на месте — потрясенный.

Он оказался невозможно юным. Вот что. Судя по запаху, кот был моложе Неру, но Манефа ощутила упругую жестокую силу. Его тело покрывали боевые шрамы, а в глазах светилась ежеминутная готовность к драке на поражение — которая вдруг сошла на нет от взгляда на Манефу.

Серьезный кот… Но ведь — о, духи Сумерек, где вы? — совсем котенок… Такое наивное восхищенное удивление…

Однако Манефа не собиралась изображать его мамашу — кот все-таки давно вышел из того возраста, который нуждается в материнской заботе. К тому же она знала точно, что ее нынешний запах слишком сладок для кота — а раз так, стоит проверить, куда этот зверь годится.

Манефа, стоя на лестнице, окатила пришельца сверху вниз презрительным взглядом — правильным взглядом строгой старшей владычицы дома.

Кот переступил с ноги на ногу, отвел глаза, принялся вылизывать ладонь между пальцами. Нервное?

— Тебя учили здороваться? — холодно спросила Манефа.

Кот понял правильно. Он подошел поближе, потянулся вперед, но с изысканной церемонностью — скорее обозначил обнюхивание, чем вправду обнюхал. Манефа занесла, было, руку для оплеухи — но кот вел себя безупречно, а потому оплеухи не получил.

— Прости, — сказал он с честной кротостью молодого самца перед старшей самкой. — Я растерялся. От тебя пахнет Осенью… я просто ошалел… прости.

Манефа усмехнулась.

— От любой кошки осенью пахнет Осенью, — сказала она надменно и потянулась, протянув руки вдоль лестничных перил. — Как удивительно, правда?

Кот мягко-мягко подобрался ближе, присел на нижнюю ступеньку, поджал под себя ноги, сказал снизу:

— Я забыл. Я забыл, что на свете бывают кошки и что они так пахнут… не бей меня.

— Я подумаю, — сказала Манефа.

Кот потянулся носом к ее ноге.

— Я пну тебя по физиономии, — Манефа изобразила зевок. — Этого хочешь?