От воспоминаний было сначала смешно, а потом грустно и захотелось плакать. Локкер печально обошел кучу «сена» кругом — веток было не видать. Поиск веток навел на мысли о еде, и Локкер подумал, что хорошо бы перекусить. Он попробовал на вкус цветы — может, сладкие, как кипрей, или сочные и горчат, как одуванчики — но оказалось, что трава травой, ничего особенного. Локкер подумал, что Хозяин держит тут такие цветы не для еды, а смотреть.
Локкер подошел к дереву. Дерево было невысокое и раскидистое. Локкер понюхал серебристо-зеленые мягкие листья и отломил веточку на пробу. Вот это было да! Один восторг, а не завтрак.
Локкер вздохнул и принялся, не торопясь, кормиться. Он успел съесть не так уж много — во всяком случае, не столько, чтобы наесться — как вдруг у него под самым ухом залаяли так, что он подскочил.
Громадный черный пес, впрочем, не собирался нападать — он перекинулся, став хмурым дядькой в грубой мохнатой куртке, мохнатых штанах и мокасинах. Локкер посмотрел на него — и тоже перекинулся, из вежливости.
Но пес не перестал сердиться.
— Ты чего это делаешь?! — прорычал он раздраженно. — Ты почему яблоню портишь, зараза рогатая?
Локкер растерялся.
— А это не едят? — спросил он виновато.
— Тебе козы сена принесли! — рявкнул пес. — Своего, между прочим. А ты тут деревья ломаешь!
У Локкера даже слезы на глаза навернулись. Ему было стыдно и невозможно сказать, что сено-то он как раз и не ест — не любит траву, да еще и сухую. Получается, что его приютили, а он тут все делает не так… козы же не виноваты, что не знают про сено. Они же сами его едят, а с лесными зверями никогда не встречались. Им — что лоси, что олени, что — вообще коровы…
Пес хотел еще что-то сказать, но тут из дома выскочила Манефа и выручила лосенка из беды.
— Ты что к нему пристал, Тенгиз?! — закричала она еще издали. — Дерева ребенку пожалел?! Ему сам Хозяин разрешил пастись в саду! Хольвин мне сам сказал — ты слышишь?
Пес зарычал, оскалив страшные белые клыки, которые ничуть не изменились при смене Ипостасей.
— Кошка! А тебе какое дело?
Манефа подлетела, схватила Локкера за плечи, быстро взглянула, все ли с ним в порядке — и заслонила от пса собой. И очень страшно зашипела:
— Это мой лос-сс-сенок! С-слыш-шишь?!
— Кошачьи дети, — буркнул пес ругательным тоном и почесал в затылке.
— Простите, — робко сказал Локкер, высовываясь из-за кошки. — Я не знал, что яблоню есть нельзя. Она вкусная…
Он ожидал, что пес рассердится еще больше, но тот отчего-то расхохотался, а за ним рассмеялась и Манефа. Локкер сконфузился вконец.
— Во хохма! — гавкнул пес, все еще смеясь. — Пойти ребятам рассказать…
И ушел туда, на каменный двор, оставив Локкера и Манефу одних.
— А я тебя ищу, лосенок, — нежно сказала Манефа, приглаживая Локкеру волосы и вытирая его мокрые щеки. — Я тебе завтрак принесла… как чувствовала, что псы все перепутают. Не перекидывайся — там человеческая еда. И не расстраивайся по пустякам — объешь ты эту яблоню, если она тебе нравится. Хольвин разрешил — а псы разве что понимают!
Локкер улыбнулся, все еще чуть-чуть конфузясь, и кивнул. Хольвин беззвучно хохотал, глядя в окно…
Локкер очнулся от тревожного сна.
Серый и мутный предутренний свет сочился в окно, прикрытое зеленой шторой, и всю комнатушку красил в зеленое — только не в такое, как трава, а в болезненную зелень лишайников на сухой ели. За окном слабо грохотал едва проснувшийся город. В комнатушке было тепло и душно; на диване прикорнула Лилия, молоденькая Хозяйка, не знающая, что она — Хозяйка, смешное существо, взлохмаченное, глазастое и на тоненьких ножках, как олененок. Тео не было. Нехорошо.
Не то, чтобы Локкеру особенно хотелось видеть Тео. Конечно, он живой — других в Службе Безопасности быть и не может — и даже время от времени от него шло настоящее тепло… но он был слишком нервный и жестокий для Хозяина. Слишком нацелен на уничтожение, сильнее, чем на сохранение жизни — такие вещи здорово чувствуются. Будто важнее уничтожить банду мертвяков, устроивших где-то там незаконный притон, чем спасти Рамона. Неприятно. Но…
Он знает город. И все-таки, с оговорками, но — друг.
Локкер тронул Лилию за плечо.
Она, как все люди, просыпалась слишком долго, жмурилась, зевала и терла глаза кулаками. Потом стащила со спинки дивана китель, с трудом попала в рукава и сказала:
— Ну и мятая же я! Ужас… Псиной пахну, да?
— Ты сейчас пахнешь приятнее, чем вчера, — сказал Локкер. — Мы химии не любим. А псина — нормальный запах. Рамон, к примеру, всегда так пахнет.
Лилия прыснула.
— Хорошо, что у тебя на лице нет краски, — сказал Локкер. — Я видел человеческих женщин, у которых на лице, как у горных коз перед боем — слой грязи, только разноцветной и пахнет неживым. Зачем себя раскрашивать?
Лилия уже хохотала, уткнувшись носом в ладони. Потом подняла на Локкера веселые, совсем не сонные глаза.
— Пойдем кофе пить.
— Давай Тео найдем, — сказал Локкер. — Еда потом. Сначала узнаем, приехал ли Хольвин.
Ему очень хотелось видеть Хольвина. Подойти, положить голову на плечо, сказать, что все еще исправится, почувствовать себя в команде… Лилия неопределенно покрутила рукой в воздухе.
