Зеленая креветка - [42]

Макс включил нижний свет и посмотрел на гостью.

— Кофе? — спросил он ее.

Девушка кивнула головой. Макс пошел на кухню, включил газ и согрел кофейник. Он налил кофе в высокую чашку с золотыми листьями на ручке, затем он наполнил рюмку черно-красным кагором, взял бисквиты и отнес все это на подносе в комнату, где осталась Ида.

Тюлов уже ушел, и девушка была одна. Она как вошла, так и стояла посредине комнаты, не решаясь сесть. Она даже не подошла к большому зеркалу в углу комнаты. Это Макса особенно поразило.

Макс усадил ее и заставил все выпить и съесть. Когда она пила горячую жидкость, губы у нее становились пухлыми, лицо обиженным.

Макс курил и смотрел, как Ида пьет кофе. Ему было уютно. Он предложил ей еще выпить, но она отказалась.

На другой день, не предупредив мать, что у них будет жить девушка, о которой нельзя никому рассказывать, Макс уехал и вернулся только после полудня.

В столовой он застал Нигеля, который заглядывал в комнату Иды.

Дав ему пинка, Макс отправил его на место.

— Ты хоть и ариец, но здесь я твой хозяин, — сказал он Нигелю.

Тот долго и странно смотрел на него и ушел. Макс потер ушибленное колено и вошел к девушке,

Ида была бледной и встревоженной.

— Кто это был? Он здесь целый час торчал. Смотрит и молчит. Ужасный тип. Словно измеряет тебя.

«Именно это он и делает», — подумал Макс, но ответил нарочито бодро:

— Не волнуйтесь, это наш слуга. Он неполноценный. При слове «неполноценный» девушка горько усмехнулась. Ей-то очень хорошо знакомо это слово.

— Как вам у нас? — спросил Макс.

— О-о, — сказала она и подошла к окну. — У вас такой сад!

Макс стал за спиной девушки и посмотрел в окно. На фоне чугунного узора он видел ее черную головку, покрытую копной вьющихся волос, от которых веяло теплом. За стеклом в сером тумане плавали большие, причудливо очерченные осенние листья.

— У моего отца тоже сад… был, — добавила она и назвала местность.

— Ничего, — неопределенно сказал Макс и смутился. Тоже утешение.

— Конечно, ничего, — повернулась к нему Ида.

— Нет, я о том, что все еще поправится.

— Вряд ли. Многое непоправимо.

— Да, конечно…

Макс вздохнул и отправился на кухню. Ему захотелось принести девушке что-нибудь повкусней. Он положил на тарелку большую отварную курицу и облепил ее крупными румяными картофелинами. Судок с супом, вино, сыр и мясо он отнес в комнату Иды, стараясь не встретиться с прислугой.

— Я буду есть здесь, чтобы вам не было так скучно, — сказал он девушке.

Она улыбнулась и кивнула. Когда она наливала себе рюмку, глаза ее сильно блестели.

— Вы не обидитесь, если я задам один вопрос? — спросила она.

Он промолчал.

— Скажите, почему вы сейчас скрываете меня и… других. Ведь вы же были всегда с ними, с теми…

Макс долго молчал. Потом начал медленно говорить, словно прислушиваясь к своему голосу:

— Хороший вопрос. Я задаю себе его каждый день. И, знаете, у меня почти готов ответ. Да, я был с ними. Я и теперь по-прежнему работаю на них. Только поймите меня правильно. Легко возненавидеть и проклясть, труднее разобраться в причинах и объяснить. Я был с ними, когда услышал об их идее. Динамическое общество, движимое сильной рукой, казалось мне удивительно удачным способом бегства из болота нашей буржуазной демократии. Мне казалось, что нацисты вели нас к победам и оздоровлению самыми короткими путями. Но, когда мне стало ясно, каким образом они реализуют свои идеи, я ушел от них. То есть, нацистом я вообще никогда не был. Но кое-что у них мне нравилось… Раньше. Сейчас меня, как ученого, интересует только источник ошибки. Где начинается разрыв между реальным и идеальным? С какого момента мы начинаем предавать идею и спасать свою шкуру? Я вижу пропасть, в которую мы катимся, и меня не интересует, попадем мы туда или нет. Мне важно решение только одной проблемы — почему мы начали катиться. Отгадать эту загадку можно, только постигнув философскую сущность явления.

«Какого черта я так разоткровенничался?» — подумал Макс.

Ида сидела, поджав под себя ноги, и серьезными, печальными глазами смотрела ему в лицо. Макс добавил:

— Сказать об этом можно многое. Но фарс еще не сыгран до конца, и нужно подождать.

— Будет поздно.

— Возможно. Вполне возможно, — сказал Макс, — но в том-то и прелесть человеческой жизни, что нельзя полностью предвидеть будущее. Когда человек научится это делать, ему будет очень скучно. И возможно, он даже умрет от тоски. Предвидимое будущее не менее опасно, чем наше непредвидимое.

Он ушел от нее, унося с собой что-то недосказанное. Вечером к нему пришла мать, провела брезгливо пальцем по пыльным книгам и сказала ворчливым голосом:

— Мой друг, ты идешь печальным путем твоего отца. Макс, ты знаешь, я ни во что не вмешиваюсь. Но я должна заявить тебе, что твой Нигель становится опасным. Ты даже сам не представляешь, насколько он опасен. Он был бы другим, если б ты вел себя иначе. В наше время человек, который говорит, что думает, и делает, что говорит, является общественно нежелательным явлением. Такой человек отравляет и развращает окружающих. Это относится к тебе. Нигель уже раскусил тебя и взял твои шуточки на заметку.