Зелёная кобыла - [71]

Маргарита поставила стеклянный колпак на место и повернулась к Одуэну:

— Хорошие новости?

— Просто старое письмо болталось тут…

Маргарита улыбнулась, прижалась к нему, подняв грудь, и положила голые руки ему на плечи. На него пахнуло сильным запахом из-под мышек и ландышем, ноздри у него затрепетали, и он подумал: «Словно я оказался вдруг в доме 17 на Птичьей улице…» Он ощущал у себя на шее мягкую округлость двух рук и был совсем близок к тому, чтобы сдаться.

Но тут он посмотрел поверх плеча девушки в окно и увидел уходящую вдаль равнину. Он увидел равнину и там себя, работающего в поле, рядом с Аделаидой и детьми. Он подумал о дочери, о той, что появилась вслед за старшим сыном, которая так хорошо помогала ему и в мести, и в молотьбе; какая же она все-таки у него работящая. Подумал он и о жене, которая была отнюдь не красивой, уже постаревшей в стирках и в работе на полях, которая, по правде сказать, никогда и не была красивой, но которая родила ему его детей, родила между двумя стирками, ложась лишь для того, чтобы в муках произвести их на свет. И, вспомнив о своей работе и о тяжком труде своих женщин, Одуэн устыдился этих белых рук, что обхватили его шею. Ему стало неловко на них перед раскинувшейся за окном равниной. Но девка была свежая, она приклеилась к нему, прижалась животом, ляжками. Одуэн сделал над собой тяжкое усилие, как если бы пытался вырваться из объятий смерти, и сказал молодой потаскушке:

— Раз твой милый друг не придет, тебе лучше одеться.

Он мягко отстранил ее и направился к двери. Когда он стал открывать задвижку, Маргарита подбежала к нему, обняла его, обвила своими ногами его ноги и захныкала по-бабьи. Однако он, стойкий, как снятой, от сознания, что у него есть работящая, не обращающая внимания на тяготы жена да еще дочь, неутомимая в работе, как и ее мать, донес девицу на своей спине до половины коридора. Он бы так и вынес ее во двор, если бы она не отпустила его; она возвратилась в столовую, надела блузку, юбку, платье и пошла к себе домой.

Аделаида в риге стирала на своей стиральной доске белье, а Жюльетта, вороша вилами наваленную там солому, рассказывала ей о том, что произошло в доме у Зефа. Время от времени мать выпрямлялась, раскрыв от негодования рот, потом снова наклонялась над корытом и терла с таким остервенением, что кожа у нее на руках буквально горела.

— Посмотрите, — сказала Жюльетта, поднимая юбку, — они мне все-таки порвали панталоны, панталоны из хорошей материи, которую мне подарила тетя-ветеринарша.

— Они еще узнают, сколько это стоит, — неистовствовала Аделаида.

Потом тоном ниже заметила:

— Эти панталоны не для будних дней, нечего тебе было их надевать сегодня…

В свое замечание про панталоны она не вкладывала никакого особого смысла, но Жюльетту слова матери привели в такое смущение, что она замолчала и, застыв с повисшими в воздухе вилами, стала искать объяснение.

Тут вошел Оноре, переполненный гордым сознанием своего могучего, замечательного благоразумия, и сообщил о том, что с ним произошло, сказав напоследок, что если им хочется посмотреть, как плутовка убегает, то можно это сделать через приоткрытую дверь. И действительно, вскоре девушка быстрым шагом пересекла двор, хотя и не настолько быстрым, чтобы до ее ушей не донесся громкий смех Аделаиды, который она, однако, оставила без ответа.

— А все-таки она красивая, — пробормотал Одуэн.

— Большая стерва, вот кто она такая, — тут же возразила Аделаида, — прости господи, бесстыжая к тому же, как сука в течку. Да и тебе нечего корчить из себя невинного; если бы Жюльетта тебя только что не предупредила, жди, вышел бы ты так скоро из дому.

Она бросила на него разгневанный взгляд, и Одуэн ответил, что это с ее стороны все же слишком. Теперь она на него еще и ругается.

— А то как же, без Жюльетты ты бы так ничего и не понял. Тебе бы и в голову не пришло, что до того, что может приключиться с Маргаритой, Зефу такое же дело, как если бы она была дочерью Дюра или Коранпо. Ты не понял или делал вид, что не понимаешь, потому что тебе захотелось воспользоваться… Да-да, молчи уж. Будто ты не такой же, как остальные… Только и думал о зефовой дочке, аж спать перестал, а свою собственную отпустил к Зефу, положившись на волю Бога и почтальона…

— Да в конце концов! Хватит орать; расскажи лучше, что там с ней произошло?

Аделаида рассказала все как было, кое-что добавив от себя, во всяком случае, ничего не опустив и даже повторив некоторые подробности. Она вошла в раж и уже чуть было не довела рассказ до драматического финала, но тут вмешалась Жюльетта:

— Мам, как раз в этот момент пришел Деода.

— Да, но это чистая случайность.

— Неважно, — отрезал Одуэн, — он пришел, когда было нужно. Говорю это не потому, что хочу оправдать Малоре. Они-таки еще получат свое…

— Что получат? Ты столько раз говоришь…

— Что вы собираетесь сделать?

— Сделаю то, что сделаю.

— После дождичка в четверг.

— Когда раки на горе свистнут.

— А пока они знай себе рвут ей панталоны.

— Которые подарила ей ее тетка Элен.

— А синяки, которых они мне наставили на бедрах.

— Так они ее лапали.

— Причем сразу вдвоем.