Зелёная кобыла - [45]

Почтальон остановился, смущенный напоминанием о потерянном письме. Оноре угадал причину его смущения и попросил его продолжать:

— Так, значит, ты встретил моего отца?

— Да, я встретил его. Как мне помнится, эта была ярмарка. О! Совсем небольшая ярмарка, — в Вальбюисоне они большие-то никогда и не получались. Было что-то часов около одиннадцати, а твой отец уже возвращался. Ты помнишь, какой он был, твой отец. Когда ему нужно было делать дело, по кафе ходить он уже не станет, хотя компанейский был, и на скотину умел посмотреть и когда продавал и когда покупал. Я вам скажу, я сам был свидетелем, как он однажды покупал нетель. Я говорю, нетель. Ничего скотинка, даже приятного вида, но, понимаете, такая, которая в глаза никому не бросилась; а он раз-раз, смотрю, купил ее, как я бы купил на два су табаку, и, не прошло и четверти часа, тут же продал ее с тридцатью двумя франками барыша, причем меньше чем в пятнадцати метрах от того места, где он ее взял. И я видел все это собственными глазами.

Деода стукнул кулаком по столу и сдвинул свою фуражку высоко на темя. Одуэны умилялись этому воспоминанию, от гордости у них просто щемило сердце. Большинство из них имело веские основания презирать и даже ненавидеть воскрешенный образ своего предка, в чем они себе обычно нимало не отказывали, но, беседуя о нем в лоне семьи или же с кем-то посторонним, неизменно представляли старика в обличье доброго библейского персонажа. Даже Антуан, который обычно не поддавался такого рода эмоциям, и то был взволнован. Оноре наклонил голову и прошептал:

— Да, можно сказать, человек удостоился.

Почтальон пожал одним плечом, словно похвала показалась ему слишком скромной.

— Вот и я тоже думаю, еще как удостоился! Нужно его знать, как я его знал… Так вот, шел он, значит, с ярмарки, а я шел на ярмарку, уже даже и не помню зачем… Погодите, сейчас вспомню! Нет, не вспомню. Ну да и ладно, шел я, значит, одним словом, в Вальбюисон. И вот где-то напротив Виаров вижу: идет навстречу мне Одуэн, идет, как он имел обыкновение ходить, вроде бы не спеша, а на самом деле что ни полчаса, то лье как не бывало. Он меня даже не заметил. Он же, вы ведь помните, все время чего-то размышлял. Это был человек, который думал головой. «Назад возвращаетесь, Жюль», — говорю я ему. А он мне говорит: «Доброго тебе здоровья, Деода, представь себе, взял вот и забыл свой зонт».

У почтальона на лице появилась сердечно-почтительная улыбка, и он заключил:

— Зонт он свой забыл.

Оноре и Фердинан, примиренные, смотрели друг на друга через стол глазами полными нежности. Над столом раскрылся зонт. Это был он, его зеленый зонт. Хороший зонт, он всегда только один у него и был. Он был у них в семье, этот зонт, зонт согласия. Стоило им только подумать о слове «зонт», как во рту у них начинали течь слюнки доброй воли. Дорого они бы дали за то, чтобы иметь сейчас тот его зонт (а попытайся старик выбраться из могилы, так они, глядишь, загнали бы его туда обратно башмаком по голове). Они теперь были два брата, два сына того зонта. Оноре упрекал себя за то, что был немного резок с Фердинаном, а ветеринар подумал: «Что же, таким уж он уродился, мой брат. Таким я его и люблю».

Остальные Одуэны почувствовали, как зонт принес с собой в комнату замирение, хотя рассказ почтальона их несколько разочаровал, особенно детей, надеявшихся на более захватывающую развязку. Например, Гюстав подумал, что из конюшни Виаров мог бы выскочить разъяренный бык, а дедушка схватил бы его за хвост и, покрутив им над головой, словно пращой, забросил бы его аж в пруд Голубой Кошки. Хотя публика согласилась бы и на меньшее. Алексиса зонт явно не удовлетворил.

— А что потом, Деода?

Вопрос взволновал почтальона. Он догадывался, что рассказ его обманул ожидания присутствующих и почувствовал себя виноватым.

— А вот сказать вам, забыл ли он зонт у себя дома или на ярмарке, я бы не смог…

— Он забыл его дома, — сказал ветеринар. — Наверняка.

Деода отпил глоток вина и спросил у него, что он думает о трехмесячном цыпленке, который соглашается есть только в ногах у свиней, а после четырех часов пополудни начинает хромать. У него вывелся именно такой цыпленок.

— Бывает такой изъян у цыплят, — сказал ветеринар, — нужно опасаться таких цыплят из-за молодняка. Знал я одного цыпленка…

Беседа вдруг оживилась. Пошли истории про цыплят, имеющих тот или иной изъян.

Фредерик воспользовался этим, чтобы положить руку на ляжки своей кузине. Жюльетта смотрела на него блестящими, ласковыми глазами, теплая нежность вздымала ей грудь, а лицо Фредерика раскраснелось от радости. От гула голосов, позвякивания графинов и вилок, чавканья ртов, которые проталкивали в желудок говядину, от ропота сердечности, который поднимался вокруг стола, где вкусная пища не мешала разговорам, у них слегка кружилась голова. Они начали смеяться, и Фредерик прошептал:

— Сейчас, когда съедим утку, я пойду в ригу…

Она знаком дала ему понять, что пойдет следом.

Ветеринар ни о чем не подозревал, он был почти счастлив, слыша, как его жена и Аделаида обмениваются кулинарными рецептами.

— Хорошенько намазываете дно кастрюли, ставите на слабый огонь и каждые полчаса поливаете соком.