Здравствуйте, мистер Бог, это Анна - [42]

— Ну, — сказала она, — вот у меня есть «спереди» и «сзади», поэтому, чтобы увидеть, что творится у меня за спиной, мне надо повернуться. А мистеру Богу не надо.

— А что же он тогда делает? — спросил я.

— У мистера Бога есть только «спереди» и нет никакого «сзади».

— А-а, — покивал я, — да, понимаю.

Мысль о мистере Боге, у которого нет никакого «сзади», меня до крайности развеселила, и я изо всех сил пытался не захихикать. У меня ничего не получилось. Я прыснул.

Анна была, мягко говоря, озадачена.

— Ты чего смеешься? — спросила она.

— Над идеей, что у мистера Бога нет «сзади», — пробулькал я.

На мгновение ее глаза сузились, а потом она ухмыльнулась. Пламя заплясало у нее в глазах, и она вспыхнула, будто римская свеча.

— У него же и «спереди» нет!

Ее смех мчался впереди нас по дороге, перепрыгивая через препятствия. Твердолобые и самодовольные христиане спотыкались об него и недовольно хмурили брови.

— У мистера Бога нету попы! — пропела Анна на мотив «Вперед, солдаты Христа!».

Нахмуренные брови превратились в исполненные откровенного ужаса взгляды.

— Отвратительно! — воскликнул Воскресный Костюм.

— Маленькая дикарка! — взвизгнула Воскресные Туфли.

— Семя Сатаны! — прошипели Золотые Часы, гордо сверкавшие на жилете, но Анне с мистером Богом и дела не было. Они продолжали хохотать.

По пути домой Анна продолжала упражняться в новой, только что придуманной игре. Точно так же, как духовно она целиком и полностью полагалась на мистера Бога, физически она полагалась на меня. «У мистера Бога нету попы» не было шуткой. Анна вовсе не была испорченным или глупым ребенком — то бил фонтан ее духа. Изрекая такие сентенции, она бросалась, как с крыши, в объятия мистера Бога и знала, была совершенно твердо уверена, что он ее поймает, что она ничем не рискует. Другого пути для нее не существовало, так просто было нужно. Это был ее личный путь к спасению.

Наша с ней игра была из той же оперы. Она вставала на некотором расстоянии от меня, потом бежала ко мне и с размаху кидалась мне в объятия. Бежала она намеренно быстро, а потом совершенно обмякала, повисала, как тряпка, не предпринимая ни малейших попыток помочь мне поймать ее или как-то подстраховаться и обеспечить собственную безопасность. Безопасность подразумевала, что ты вообще не станешь такого делать, а вот спасение — абсолютное доверие другому.

Быть в безопасности легко. Достаточно представить мистера Бога как этакого супермена, который с полгода не брился, ангелов в виде тетенек и дяденек с крыльями, херувимов в виде толстых младенцев с крылышками, которые не удержали бы в воздухе и воробья, не говоря уже о пухлом дитяти весом в пару стоунов, если не больше. Нет, спасение для Анны означало сознательное надругательство над безопасностью.

Каждый день, каждую минуту Анна полностью принимала свою жизнь, а принимая жизнь, принимала и смерть. Смерть довольно часто всплывала у нас в разговорах — но в ней не было ни боли, ни тревоги. Она просто должна прийти — не в один день, так в другой, и было бы неплохо попытаться как-то понять ее до того, как это случится. Во всяком случае, это гораздо лучше, чем опомниться на смертном одре и впасть в панику. Для Анны смерть была вратами к новым возможностям. Решение этой проблемы подсказала ей моя мама. Как и Анна, она обладала даром задавать вопросы, которым было куда приземлиться.

Как-то раз она спросила нас:

— Что было величайшим творческим деянием Бога?

Я не во всем согласен с Книгой Бытия, но тем не менее ответил:

— Когда он создал человека.

Однако я оказался неправ и получил право на еще одну попытку. Она тоже не удалась. Я перебрал все шесть дней творения, но ответом мне было лишь пожатие плеч. Запас моих знаний подошел к концу. Однако еще до того, как это случилось, я заметил, что между Анной и мамой мелькнула искра взаимопонимания. На лице последней тут же расцвела эта улыбка. Это была такая специальная улыбка, похожая на рождественскую елку: она загоралась и начинала мигать, и тогда уже от нее невозможно было отвести глаз. Она будто бы на время становилась центром мироздания. Анна сидела, подперев подбородок ладошками, и пристально смотрела на нее. Так они и сидели, глядя друг на друга: Ма — с лучезарной улыбкой, Анна — не отрывая от нее глаз. Их разделяло футов шесть, но пространство уже начало подаваться. Анна сверлила его своим синим взглядом, мама растапливала улыбкой. Тут оно и случилось. Анна медленно положила ладони на стол и выпрямилась. Мост перекинулся от одной к другой. На ее лице было написано бескрайнее удивление, уступившее место заговорщической улыбке.

— Это был седьмой день, — выдохнула она. — Ну да, это был седьмой день.

Некоторое время я переводил взгляд с одной на другую, а потом прочистил горло, чтобы обратить на себя их внимание.

— Я не понимаю, — заявил я. — Бог сотворил все свои чудеса за шесть дней, а потом решил на все забить и слегка передохнуть. Что в этом такого великого?

Анна слезла со стула, подошла и взгромоздилась ко мне на колени. Это мы уже проходили. Таков был ее метод общения с несмышленым младенцем, не видящим дальше собственного носа, то есть со мной.