Здравствуйте, мистер Бог, это Анна - [39]

Когда на следующий день мы с ней кормили уток в парке, я спросил, откуда она вообще взяла эту идею с тенями.

— Из Библии, — ответила она.

— Откуда? Из какого места Библии?

— Там, где мистер Бог сказал, что сохранит евреев в тени своей.

— О!

— А еще святой Петр.

— А что святой Петр? Что он сделал?

— Он сделал людей лучше.

— Как это ему удалось?

— Он покрыл злых людей своей тенью.

— О! Да! Я сам должен был догадаться.

— И Старый Ник.

— А он-то тут при чем?

— Как его зовут?

— Сатана.

— По-другому.

— Дьявол?

— Нет. Еще по-другому.

Наконец я вспомнил Люцифера.

— Да. Что это означает?

— Свет, кажется.

— А как насчет Иисуса?

— А что насчет Иисуса?

— Что он сказал?

— Ну, кучу всего, я полагаю.

— Как он сам себя называл?

— Добрый пастырь?

— Еще.

— Э-э-э… Путь?

— Нет. Еще.

— Ты имеешь в виду — Свет?

— Да. Вот Старый Ник и Иисус — оба Свет. Ты же помнишь, как сказал Иисус: «Я есмь Свет», — она подчеркнула слово «Я».

— А зачем он это так сказал?

— Чтобы мы не запутались.

— Как тут можно запутаться?

— Два разных света. Один ненастоящий, другой настоящий. Люцифер и мистер Бог.

Вторая идея Анны натуральным образом вытекала из первой. Тени имели величайшее значение для правильного понимания мистера Бога и, следовательно, для правильного понимания творения мистера Бога. Прежде всего — есть мистер Бог, и он есть Свет. Потом есть объект, и это творение мистера Бога. А еще есть экран, на котором получаются тени. Экран — это такая штука, которая избавляет нас ото всей избыточной информации и позволяет играть со всякими штуками типа сложения и геометрии.

А потом, не думаете же вы, что мистер Бог потратил все свои чудеса на простое сложение и геометрию? Разумеется, нет. Можно поставить экран под углом к лучу света или двигать сам его источник в разных направлениях. Тени будут искажаться, но это все еще будут тени, и о них можно говорить с точки зрения здравого смысла. Сложение все еще имеет место. Кроме того, можно изгибать экран всякими интересными способами, но тени все равно останутся тенями. А еще можно засунуть источник света в сам объект и посмотреть, что получится на экране. Если сделать на экране тень тени, а потом изогнуть экран, то линия длиной в дюйм может почти исчезнуть, а может растянуться до бог знает каких пределов. Только начни изгибать экран, и кто знает, до какого сложения ты дойдешь. Вот это Анна и называла настоящими играми мистера Бога. Но вот с тенью тени тени ничего этого проделать было нельзя. Эта маленькая упрямая точка наотрез отказывалась изменяться, хоть ты ее режь.

Последнее из Анниных теневых откровений снизошло на нас одной мокрой и ветреной зимней ночью — ночью, значение которой мне не вполне ясно и теперь, через тридцать лет. Я чудесно устроился у огня в тепле и комфорте и предавался чтению. Анна болталась вокруг с бумагой и карандашом. Тут-то все и началось.

— Что ты читаешь, Финн?

— Так, про пространство, время и всякие такие штуки, — тут я сделал ужасную ошибку, — и про свет.

— О! — она тут же прекратила писать. — И что там про свет?

Мне тут же стал тесен воротник; в конце концов, свет и тень были Анниной епархией.

— Ну, один парень по имени Эйнштейн открыл, что ничто не может двигаться быстрее света.

— А-а, — сказала Анна и вернулась к своим записям.

Неожиданно она бросила через плечо:

— Это неправда!

— Да ну? Что ж ты сразу не сказала?

Стрела прошла мимо цели.

— Не знала, что ты там читаешь, — парировала она.

— Очень хорошо. Тогда расскажи мне, что же движется быстрее света.

— Тени.

— Не может быть, — возразил я, — потому что свет и тени достигнут пункта назначения одновременно.

— Почему?

— Потому что тени делает свет, — я уже начал слегка запутываться. — Смотри, тень появляется там, где есть свет. Тень не может попасть туда раньше, чем свет.

Минут пять она переваривала эту информацию. Я успел вернуться к книге.

— Тени движутся быстрее. Я тебе покажу.

— Это стоит увидеть. Приступай.

Она соскочила со стула, надела пальто и дождевик поверх него и взяла большой фонарь.

— Куда мы идем?

— На кладбище.

— Там дождь льет как из ведра и темно хоть глаз выколи.

Она помахала мне фонариком:

— Я же не могу показать тебе тень, если не будет света, правда?

Снаружи и правда было темно, как у кошки в желудке. Дождь не лил, а стоял стеной.

— Зачем мы идем на кладбище?

— Потому что там длинная стена.

Дорога, шедшая мимо кладбища, никуда, собственно, не вела, и была ограничена железнодорожным забором с одной стороны и высокой кладбищенской стеной — с другой. Освещалась она довольно плохо, и, как я надеялся, никто по ней особо не ходил. Дойдя до середины стены, мы остановились.

— Что теперь? — спросил я.

— Встань тут, — показала она, и я встал посреди дороги футах в тридцати от стены.

— Я пойду туда, — продолжала она, — и буду светить на тебя фонариком. Смотри на свою тень на стене.

С этими словами она растворилась во тьме. Потом неожиданно вспыхнул свет, и туманный луч стал рыскать вокруг, пока не наткнулся на меня.

— Готов? — закричала тьма.

— Да, — заорал я в ответ.

— Видишь свою тень?

— Нет.

— Я подойду поближе. Скажешь, когда.

Фонарь подплыл ближе, не выпуская меня из луча света.

— Вот так вижу! — закричал я, различив смутные очертания своей тени у дальнего конца стены.