Здравствуй, Таити! - [57]

— Эвао, — отвечает девушка, поглаживая испуганную чайку.

Я поспешно приступаю к делу. Надо торопиться, так как солнце быстро спускается к зеркалу воды, и морские птицы уже потянулись на ночлег к берегам острова. Темнота в тропиках наступает внезапно, будто кто-то выключает свет на театральной сцене.

Подхожу поближе, чтобы сделать портрет девушки, но она говорит «аита» и исчезает. Однако минуту спустя вновь появляется с венком из искусственных цветов на голове.

— Так хорошо? — смело спрашивает она.

— Отлично!

Рани, молодая веселая девушка, говорит по-французски. Еще раз исчезает в доме и приносит фотоаппарат. Я делаю большие глаза. Да и выражение лица, должно быть, у меня глуповатое, потому что девушка разражается смехом. В глазах Рани я вижу чертиков, как у проказливого подростка.

Беру в руки квадратную коробочку, громко называемую фотоаппаратом. Производство японское, такие аппараты у нас покупают детям. Во время путешествий я привык к тому, что японцы вездесущи, и на островах Полинезии — тоже.

Никто в семье не умеет обращаться с фотоаппаратом. Его получила в подарок от капитана «Мануиа II» ее старшая сестра. Показываю девушке, как надо пользоваться аппаратом. В ответ слышу звучное «маурууру» (спасибо).

Я хочу сделать снимок этим аппаратом, но оказывается, в нем нет пленки, она осталась дома. Пока Рани бегает за ней, знакомлюсь с ее старшей сестрой — Пене, потом с братишкой Харевеа и с мадам Раерой Троппе — матерью Рани. Отец болен и лежит в постели.

Совершенно неожиданно для себя становлюсь гостем этой семьи, причем на несколько дней. А все началось с пустяка. Я увидел у них швейную машинку и спросил, нельзя ли зашить разорванный рукав рубашки. Просьбу с готовностью выполнили. И к тому же решительно отказались принять деньги. Затем мадам Раера обезоружила меня вопросом, не хочу ли я поужинать. Естественно, как человек воспитанный, я ответил: «аита, пана роа», что значит «нет, мой живот полон», но они не отступались. Супруги Троппе строго придерживаются указаний таитянского законодателя XVIII века Тетунае: «Не смотри равнодушно на путешественника, который проходит мимо твоей двери. Пригласи его в дом…» Когда же они с мужем решили, что я должен у них поселиться, я был покорен окончательно.

Тавана удивился тому, что я ухожу от него и собираюсь поселиться в самом бедном доме. Однако, когда он заметил позади меня девушку, понимающе улыбнулся. Смущенная Рани в своем венке была похожа на лесную богиню. Сначала она стеснялась идти со мной по деревне. Что скажут люди? Но благосклонность матери разрешила ее сомнения.

Возвращаемся. Рани шагает рядом. Воздух рассекают морские птицы, которые гнездятся в гротах на вершине горы. «Свободен тот, кто может унести на спине все свое имущество», — вспомнил я арабскую пословицу, сгибаясь под тяжестью своих вещей. Вечер вытолкнул над горизонтом луну, гора окунается в серебристое мерцание. Когда-то здесь называли луну Хиной. Хина-богиня наслаждений, лю6еи, а также плодородия, мать первого мужчины, известная на всех островах Полинезии.

Стоит ясный теплый вечер. Небольшой домик над лагуной окутывает торжественный покой. Сильный юго-восточный ветер марааму совсем прекратился. В окно заглядывает круглый блин луны, отовсюду слышен мощный хор цикад. Назойливая мошка, бабочки и тучи других насекомых кружатся вокруг керосиновой лампы, поставленной на столе. Вне светового круга виднеется европейское ложе, шкаф, швейная машинка.

Идет мужской разговор. Его тема — рыболовство, копра, плавания по морям, личные переживания. Отец Рани, Таро, прекрасно сложенный мужчина, полулежит в постели. На его обнаженном торсе, поросшем редкими волосами, поблескивает амулет. Он спокойно говорит о своей судьбе, но не может сдержать волнения, когда замечает проявления моей глубокой симпатии к нему.

У Таро больное сердце. Полгода он не встает с постели, без помощи не может повернуться на бок. Однако свою болезнь Таро переносит со стоическим спокойствием, а страдания принимает как неизбежное. Ведь нельзя остановить ни силы ветра пахапити, ни зова птицы тоареиа, которая возвещает предел жизни.

Еще недавно я думал, что в Полинезии нет ни рака, ни инфарктов, а умирают лишь естественной смертью — от старости. На Маупити нет врачей и аптек. Да и где наскрести денег на лекарство и тем более на лечение в больнице? Я обещал Таро помощь — по возвращении в Папеэте выслать ему лекарства. Но надолго ли их хватит?

— Сейчас ты наш фетии, который прибыл из фенуаута (чужих стран), — замечает мне на это полинезиец.

В тот же вечер он рассказывает о себе. Когда-то он был моряком, плавал на острова. Прекрасное было время! Больной с теплотой говорит о жизни на Маупити. Он приехал сюда с Фиджи, страны своей молодости. С Раерой обвенчался, когда ей было восемнадцать лет, а ему двадцать пять. До этого построил дом на берегу лагуны. Целыми днями носил он куски коралла и жег из него белоснежную известь. Из недалекой горы выламывал камни для фундамента. Потом на свет появились девочки.

— На чем это я остановился?.. Э-э-э, — мужчина выразительно махнул рукой и взглянул в окно. Его бледно-голубые глаза смотрели куда-то далеко, за рифы. Наверное, мысленно вернулся он к дням своей молодости, так как умолк надолго.