Здравствуй, сестра! - [36]

Титова требовала от сестер мыться на операцию раньше хирургов, а не одновременно с ними. Воспитанная в старых медицинских традициях, она считала недопустимым, чтобы врач ждал, когда ему подадут стерильный халат, йод и спирт для обработки рук и операционного поля. Чтобы не тратить время на внушения, медлительных сестер она отдавала Демидычу на воспитание.

Но в последнее время стало ясно, что с дедом следует держать ухо востро: он много пил. Пока это не сказывалось на качестве операций, но Демидыч стал горазд на всякие хулиганские выходки.

Один раз он фамильярно похлопал по щеке лежавшего на операционном столе больного. Больной оказался крупным чиновником, дело дошло до совета попечителей, и лишь с большим трудом барону Шварцвальду удалось замять скандал.

Только страсти поутихли, как случилась новая неприятность. Бросив окурок в тазик со спиртом, вылитым из банки с шовным материалом, дед чуть не взорвал операционную. Тазик стоял недалеко от баллонов с кислородом, и только быстрая реакция Элеоноры, выкинувшей емкость с горящим спиртом в коридор, спасла здание.

— Я думал, что там вода, — позднее оправдывался Демидыч.

— Вот уж не поверю, что дед не смог отличить спирт от воды! — ядовито прокомментировала ситуацию Титова.

А потом произошло и вовсе ужасное.

В один из дней Демидычу предстояло оперировать больного с паховой грыжей, а следом — больного с язвой желудка. Один из больных был глухонемым.

Сначала все шло по плану. Привезли больного с грыжей, обработали операционное поле, стали вводить анестетик. Больной замычал.

— Это он глухонемой? — уточнила Элеонора.

— Да, — сказал Демидыч. — Что ему не нравится, интересно? Ты мне дала кокаин или перепутала с физраствором?

— Разумеется, кокаин, я же показала вам бутылку.

Больной, вырываясь, пытался оттолкнуть руки хирурга.

— Что ты делаешь, чучело? — заорал дед. — Зови Александру, пусть ему руки привяжет, — потребовал он у Элеоноры.

Прибежавшая Титова ловко привязала больного к столу и стала что-то ласково говорить ему, забыв, что тот не слышит. Больной не успокаивался.

Дед сделал разрез в паховой области и уставился в рану безумными глазами.

— Е… твою, а грыжа-то где?

Элеонора тоже заглянула в рану. Грыжи не было.

— Может, с другой стороны? — предположила она.

— Да нет же, я помню, что грыжа слева. Александра, посмотри его историю!

Пошуршав страницами, Титова схватилась за голову.

— Здесь написано, что у больного язва желудка!

— Как она могла! — воскликнула Элеонора. Девушка имела в виду Марианну, операционную сестру, которая должна была работать с Федосеевым на этой операции, но попросила замену, ссылаясь на плохое самочувствие из-за беременности. Марианна сама внесла запись в операционный журнал, а Элеонора ее не проверила. Оказывается, зря.

— Теперь хотя бы понятно, почему он так возмущается! — резонно сказала Титова. — Иван Демидович, зашивайте рану и переходите на живот.

— Без тебя знаю, — огрызнулся дед.

— Нам повезло, что он глухонемой и никому ничего не расскажет, — вздохнула Александра Ивановна, укоризненно глядя на Элеонору.

Этот случай действительно удалось сохранить в тайне, но за Демидычем было решено установить строжайший надзор.

Глава 13

Элеонора все больше втягивалась в работу. Петр Иванович не мог надивиться на такое усердие, считая его противоестественным в юной девушке. Наверное, он был прав: Элеонорой двигало не желание стать лучшей операционной сестрой Петрограда и занять должность старшей сестры в госпитале. Ей было приятно, когда коллеги отмечали ее профессиональные успехи, но главным было другое: уйдя в работу с головой, ей хоть на время удавалось избавиться от мыслей о неопределенности в отношениях с Ланским.

Эти мысли ее совсем истерзали. Она никак не могла придумать способ, чтобы выяснить наконец намерения Ланского. Ей уже казалось, что надо спросить Алексея Владимировича напрямую, но, увидев его, она каждый раз терялась и от этого мучилась вдвойне.

Поездки в Сестрорецк тоже не радовали девушку. Все прелести дачной жизни сводились на нет постоянными разговорами о необходимости ее брака с Ростоцким. А Ланской больше не приезжал погостить у Крестовоздвиженских.

Так шло время. Дни, наполненные тревожным ожиданием, складывались в недели. Лето уже заканчивалось, ночи становились длиннее, в небе сияли холодные звезды, а судьба Элеоноры так и оставалась нерешенной.

Месяц, отпущенный ей на размышления Ростоцким, истек. Но Ксения Михайловна, ссылаясь на предстоящую свадьбу Лизы, выговорила у графа еще месяц, и Элеонора не посмела ей возражать.

Приехал из Москвы Лизин жених, Макс Воронцов. Представившись супругам Архангельским, он поселился в квартире на Мойке. Там же большую часть времени проводила и Лиза, несмотря на возмущение вернувшейся с дачи Ксении Михайловны.

Дом Архангельских наполнился предсвадебными хлопотами. Элеонора принимала в них участие, изредка выезжая с сестрой за покупками в Пассаж и Гостиный двор. Иногда в поездках девушек сопровождал Ланской, и Элеонора втайне надеялась, что, заразившись предсвадебным настроением, он наконец решит ее участь.

После одной из таких поездок сестры рассматривали и обсуждали покупки.