Здравствуй, нежность - [38]

Она также уволила Мэрилен Детшерри, ту самую женщину, — поверенную банка Ротшильдов, — которая двадцать лет исправно следила за финансами моей матери, заставляла ее платить налоги, не допускала лишних растрат — словом, делала все, чтобы уберечь мою мать от разорения. С уходом Мэрилен мать снова могла пользоваться чековой книжкой и кредитной картой. Она снова стала финансово независимой и могла тратить деньги, как ей вздумается. Неудивительно, что в 1990-е годы на нее обрушился целый каскад финансовых проблем.

Обладая отменным вкусом, Пегги Рош в то время работала стилистом и журналисткой во многих модных женских изданиях, таких как «Эль», «Мари-Клер», «Мари-Франс» и «Вог». У нее был настоящий талант, истинное предназначение к моде. Из куска тесьмы и метра старого шифона она могла творить чудеса, а ее модели выглядели так изящно и были одеты с таким вкусом, что рядом с ними Грета Гарбо могла показаться обычной замарашкой.

Пегги всю себя посвящала моде. Мать говорила, что «в кинотеатре, во время особенно жестокой сцене убийства, Пегги могла преспокойно разглагольствовать о форме шляпки несчастной жертвы или о вычурности ее туфель». Пользуясь своим талантом и влиянием, Пегги провела полную ревизию маминого гардероба. До той поры мать предпочитала классический стиль и мало следила за своим внешним видом, но с появлением Пегги стала одеваться куда более элегантно. Это особенно заметно при просмотре телепередачи «Апострофы» с Бернаром Пиво: можно отчетливо различить период «до Пегги Рош» и «после». После 1980 года мать выглядела на экране совсем иначе. Но удивила всех эта метаморфоза главным образом потому, что многие знали: моя мать терпеть не могла моду и все с ней связанное. Она ненавидела модные журналы, представлявшиеся девушкам того поколения чем-то вроде иконы стиля, и считала, что мода делает людей одинаковыми, лишает всякой оригинальности, свободы и зачастую навязывает совершенно дурацкий образ или манеру одеваться.

Однажды мать предложила одному женскому журналу сделать спецвыпуск, в котором были бы напечатаны советы женщинам, как стать ленивыми, толстыми, некрасивыми и грустными за две недели. После таких слов у главного редактора журнала — женщины, явно лишенной чувства юмора, — буквально отвисла челюсть. Мою мать ужасали дамы, слепо следовавшие моде и стремившиеся всеми правдами и неправдами походить на знаменитостей с глянцевых обложек. Эта жуткая одинаковость выводила ее из себя.

Начиная с 1984 года Пегги Рош полностью переключилась на профессию стилиста. Ее безупречный вкус, талант и одобрение моей матери взрастили в ней мысль о том, что она может стать дизайнером и даже создать свою собственную линию одежды. Пегги не умела рисовать, а потому не могла полностью воплотить в жизнь свои замечательные идеи. Однако ей посчастливилось познакомиться с Жаком Делайе, талантливым молодым человеком, у которого уже в середине 1970-х была своя марка, которая, впрочем, переживала не лучшие времена из-за отвратительного финансового руководства.

В общем, Пегги взялась за дело, и очень скоро фирменный ярлык «Пегги Рош» занял свое место в мире высокой моды. Она открыла собственный бутик в квартале Сен-Жермен на одной из самых дорогих улиц Парижа — Пре-о-Клер. Эскизы для ее строгих, но элегантных нарядов из джерси, шерсти и фланели делал Жак Делайе. Пегги Рош предпочитала классические цвета, те, что называют «вечными»: темно-синий, черный, бежевый. Они легко сочетались между собой и никогда не выходили из моды. Однако, несмотря на то что амбиции Пегги были так же велики, как и поддержка со стороны моей матери (на фотосессиях, на телевидении — везде она была одета исключительно в «Пегги Рош» и никогда не упускала возможности отметить перед журналистами исключительный талант своей подруги), ни та, ни другая — увы — не обладали тем минимумом финансовых и бухгалтерских знаний и навыков, которые необходимы для успешного предпринимательства в Париже. Не так давно я совершенно случайно встретил одного из работников бухгалтерского отдела, которому посчастливилось работать у Пегги. Я говорю «посчастливилось», потому что он утверждал, что тогда было самое беззаботное и веселое время. Порой Пегги по ошибке могла купить ткани в пять или даже десять раз больше, чем требовалось, могла забыть о важной встрече с клиентом или об условиях договора с некоторыми поставщиками. По-моему, мать проспонсировала четыре или пять коллекций подруги, увидевших свет на улице Шерш-Миди (дизайнерская мастерская находилась в маленьком рабочем кабинете нашей квартиры), пока выручка от продаж не позволила Пегги действовать самостоятельно. Моя мать очень любила и уважала Пегги, при этом не ожидая взамен ничего, кроме такой же любви и нежности. Повторюсь, Пегги была для матери другом, любовницей, защитницей и советчицей. Связь этих двух женщин представляла собой причудливое смешение страсти, взаимного восхищения, ласки, дружеского признания и идеального взаимопонимания, какое мать не испытывала больше ни с кем ни до, ни после.

Только в обществе Пегги мать могла позабыть все свои переживания, которые обычно повергали ее в полнейшую растерянность. И ее мало заботил тот факт, что Пегги со своей линией одежды обходилась ей весьма дорого, ведь не было для матери большего доказательства любви, чем пресловутое чувство легкости и безмятежности. И Пегги это прекрасно понимала. Окружающие называли ее одержимой эгоисткой, собственницей, но Пегги просто не могла иначе. Она была непоколебимой, как скала, и эта скала защищала мою мать от всего окружающего. Или почти от всего.