Здоровье и долголетие. Исцеляющие методы В. В. Караваева - [16]

По ночам в лагере заключенные ловили самодельными ловушками отощавших крыс и умудрялись их как-то пронести на делянку, где жарили на огне костра, когда не было поблизости конвоиров, либо пекли, как картошку, зарывая в угли…

Однако об этой инициативе «граждан» стало известно лагерному начальству. «Кто ел крыс?» — сурово вопрошал зам по тылу, построив лагерное население вдоль бараков. Стали искать виноватых.

— Мы боролись за гигиену быта в соответствии с указаниями товарища Сталина, — посмел подать голос один бригадир.

— А? За гигиену? — такой поворот дела явно застал начальника врасплох. — Ну, это другое дело!

Как-то в лагерь по какому-то неведомому стечению обстоятельств пришли два вагона с морожеными апельсинами. Заключенные ели эти апельсины вместе с кожурой и, как ни странно, приободрились. Караваев быстро отыскал тому рациональное объяснение. Апельсины на морозе теряют кислоту и становятся сладкими на вкус, кроме того, полезные вещества переходят из кожуры в мякоть. «Такими апельсинами лечиться можно!» — подытожил свою мини-лекцию перед заключенными Караваев. Уже будучи в Москве, Караваев иногда ставил купленные в магазине апельсины в морозилку. Затем размораживал их и угощал гостей. Апельсины действительно становились сладкими и вкусными и, что немаловажно — целебными.

Сила искусства способна утешить душу арестанта

«Ты нам, Каравай, не про апельсины рассказывай, которые мы уже давно съели, а резани-ка ты нам романенку какую». Так Караваева заключенные просили рассказать «роман» — страшную или любовную историю на сон грядущий.

Караваев хитро щурился и начинал:

«Вот намерился парень жениться на девице, а та была полька. Полька эта возьми и помри в день свадьбы. Родители невесты, шляхи богатые, не придумали ничего лучше, как мешочек с золотыми — приданым к свадьбе — в гроб положить.

А гроб тот поставили в семейном склепе, под замком. Парень, не будь дурак, думает — пойду как я ночью к своей невесте, да и заберу у нее приданое. Сломал он ночью замок, заходит в склеп, крышку гроба отодвигает. Лежит его невеста будто и не умирала — румяна да бела. Взял парень у изголовья мешок с золотыми. Хотел было крышку гроба на место поставить, как увидал, что на пальцах невесты перстни все золотые. «Чего добру пропадать», — думает. Стал снимать эти перстни. Все снял, а с мизинца самый красивый перстень снять никак не может. «Да что ж такое, зацепился за что?» — поднес он свечу — посмотреть. А невеста его возьми да согни мизинец, медленно так — не отдает, значит, перстень. Тут парень весь испариной покрылся; бежать он хотел — да ноги не идут. Смотрит он на невесту: на лицо ее белое, а оно уж ухмыляется. И как схватит его полька за горло: «Отдай мои злотые!»

«А-а-а, — кряхтят зеки от удовольствия — хорошую «романенку» ты резанул сегодня». — И бредут спать.

И вот уж все заснули. Храп и сдавленный кашель расходятся кругами под низким потолком барака. И вдруг Караваев чувствует, что его кто-то тихонько толкает в бок.

— Да, что?

Это молоденький сельский паренек Сева, попавший за колоски в лагерную тьмутаракань.

— Каравай, скажи, а, Каравай, как звали этого парня и панночку?

— Какого парня, какую панночку?

— Ну, о которых ты рассказывал сегодня. Забыл, что ли?

— А… Ромео и Джульетта… спи.

Вот она, сила искусства!

Шутки шутками, а сквозь заскорузлость лагерного быта пробивается свежее человеческое чувство. Пусть на примитивном уровне: зеки (они ведь люди, а не звери) желают отвести душу, слушая эти незатейливые истории Караваева. Сочиняя и домысливая эти замыленные байки, Караваев и сам понимает, насколько важно человеку, оказавшись в нечеловеческих условиях существования, ощутить себя снова ребенком, снова поверить в невозможное, страшное и прекрасное.

Если поверить удается, тогда куда-то отступает неимоверная многолетняя лагерная тяжесть, навалившаяся на грудь, тогда уходят обиды и боль, затухает голод — всегдашний спутник зека, исчезает страх смерти… И человек, пусть пока только во сне, чувствует себя человеком.

Впоследствии Караваев назовет психкультурой умение управлять своими чувствами и ощущениями.

Ледяной панцирь как защита от холодного ветра. Поезд судьбы

Когда Караваева освободили, в тот год выдалось холодное лето. Зима была тоже на редкость холодной. Повезло тем, кого отпустили летом. Никто не думал о зеках… Последний лагерь, где мотал срок Караваев, сравняли с землей танками, а заключенных перераспределили по другим лагерям. Многих отпустили, сняв судимость; в их числе оказался и Караваев. Отпустить-то отпустили, а куда ты в арестантской робе и без шапки пойдешь в сорокаградусный мороз, когда дует северный ветер, пробирающий до костей? До ближайшего населенного пункта пятнадцать километров. Греет душу завернутая в газету и спрятанная на груди справка об освобождении. Караваев решился на смелый и неординарный поступок. Он снял робу и окунул ее в воду, затем надел на себя ее мокрой. Роба мгновенно превратилась в ледяной панцирь, не пропускающий внутрь холодный воздух. Стало тепло. То же самое Караваев решился проделать и с волосами. Он окунул голову в воду, и уже через минуту застывшая корка льда, словно шлем или шапка-ушанка, защищала голову от пронизывающего ветра.