Здоровье, 1963 № 4 (100) - [30]

Виктор широкой ладонью с силой провел по лбу, по волосам, словно хотел отбросить что-то, еще не оформившееся в определенную мысль, о чем он не имел права даже подумать. Потом встал, перекинул через руку плащ и вышел из вагона.

По дороге в больницу молоденькая сестра успела ему рассказать, что больному восемнадцать лет, что он чудный парень и лучший гармонист в селе, что у него какая-то «катастрофа» в брюшной полости. Виктор узнал, что «докторша» у них работает только первый год после института, увлекается терапией, что она вызвала хирурга из области. Но больному становится хуже, и они боятся потерять его. Решили остановить курьерский поезд, потому что «человек — самый ценный капитал, ведь правда же?», а стрелочник дедушка Митрофан этого, видимо, не понимает, потому что его еле уговорили поднять красный флажок…

На пороге больницы Виктора встретила «докторша». Взгляд ее торопливо пробежал по фигуре Виктора, немного задержался на перекинутом через руку плаще и пыльных сапогах, в которые были заправлены брюки.

— Скажите, вы хирург?

В голосе ее чувствовалась надежда и тревога. Ведь этот совершенно незнакомый человек должен был разделить с ней заботу и ответственность за жизнь больного. Большие, часто мигающие глаза выдавали все сомнения и страхи.

— Я работаю хирургом уже много лет, — сказал Виктор, просто и ободряюще улыбнулся девушке. — Пойдемте, коллега, к больному.

Больной лежал в небольшой комнате приемного покоя. Бледное лицо его было покрыто мелкими бусинками пота, будто кто-то сбрызнул его водой. Черты заострились. Взгляд с беспокойством остановился на Викторе. Даже легкое прикосновение к напряженному, твердому, как доска, животу вызывало боль.

Страдания этого незнакомого Виктору паренька с новой силой вызвали отступившую куда-то на время тревогу о сыне.

По стеклу полуоткрытого окна, как бичом, ударило веткой. Порыв ветра ссутулил тонкий ствол березки, росшей у самого окна. Виктор резко обернулся на стук. Взглянул на закусившего губу больного и почувствовал, как краска стыда заливает лицо. На его совести эта лишняя минута страдания парня, эта лишняя струйка холодного пота.

Как он мог? Этому нет оправдания. Отцовская тревога? А разве у этого парня нет отца? Или его жизнь не дорога кому-то так же, как тебе здоровье твоего Мишки? Почему кому-то? Разве она не дорога и тебе, бывший фронтовой хирург? Разве не стал бы ты его оперировать под огнем, рискуя своей собственной жизнью? Отказался бы проделать много километров в пургу, если бы знал, что этот человек ждет от тебя помощи? Разве для спасения Мишки врачи не делают сейчас все?

— Будем оперировать, коллега. Готовьте наркоз.

— И, предотвращая вопрос, быстро и неожиданно жестко выговаривая слова, как будто отдавая себе приказ, сказал:

— Конечно, я останусь, пока не приедет хирург из области. Приготовьте больного к операции.

…Тишину операционной нарушают только односложные обращения к сестре: «Скальпель… Зажим… Салфетки…» Временами Виктор бросает внимательный взгляд на лицо больного. Ободряюще кивает сестре, которая наблюдает за наркозом. А руки снова привычно меняют инструмент, в надежный узел затягивают каждую нитку. Этот, пожалуй, последний. Можно снять маску…

Из больницы он вышел, когда приехал врач из областного центра. Короткий шумный дождь стучал по листьям деревьев. Покатые деревянные крыши домов дымились, как бока больших загнанных животных. Над далекими сопками плыли белесые облака. Кругом бушевала жизнь.

Много операций сделал Виктор на своем веку. Так почему же счастливое чувство полезности так взволновало его именно сегодня? Много лет оно было рядом с ним и стало привычным, как будни. А сегодня пришло как праздник.

Может быть потому, что у кровати его сына сейчас тоже стоят врачи?

Он подумал о том, что жизнь его сына дорога не только ему, а многим совсем незнакомым людям. Поставить Мишутку на ноги и для них является необходимым залогом собственного счастья. Он чувствовал, как страх и тревога за сына разжимают свои цепкие пальцы. Он верил…

Через несколько часов Виктор поднимался по ступенькам вагона.

Новосибирск

Рисунки О. Гроссе

Интересно, полезно знать…

НАШИ ГЛАЗА находятся в непрестанном движении. Подсчитано, что глаз в среднем около 120 раз в минуту меняет точки, на которых останавливается взгляд. Продолжительность «скачков» глаза очень мала, она измеряется сотыми и тысячными долями секунды. Прекращение движений глаз, их неподвижность уже через несколько секунд повлекли бы за собой исчезновение изображения, так как прекратились бы идущие от сетчатки глаза в мозг нервные раздражения, возникающие лишь при постоянной смене освещения отдельных элементов в сетчатке.

НАД МОСКВОЮ на высоте 500 метров в 10 литрах воздуха обнаруживали 20–30 бактерий, на высоте 1 000 метров — 15 бактерий, а поднявшись на 2000 метров. — только 5 бактерий. Если повторять такие же пробы за городом, бактерий встречается в 3–4 раза меньше. Чем больше в воздухе пыли, тем больше в нем и микроорганизмов. Поэтому в ветреные дни микробов больше, а снег и дождь «прибивают» их.

НОГИ УСТАЮТ значительно быстрее, чем сердце. Наше неутомимое сердце работает всю жизнь, а ноги требуют передышки довольно часто. Почему? Каждая мышца работает по принципу: сокращение — расслабление. У мышцы сердца период расслабления более продолжительный, чем период сокращения, а у мышц ног при ходьбе эти периоды равны. Поэтому сердце успевает отдыхать во время своей регулярной безостановочной работы. Неутомимость сердца объясняется очень благоприятным ритмом его сокращений и расслаблений.