Здесь, под небом чужим - [70]

Тогда мы с Надей так и не пришли к единому мнению, как показывать эти события. Но без них было не обойтись, ведь в будущем фильме у наших персонажей не существовало реального противника, им противостоял не конкретный злодей, а роковая историческая буча. Производство сериалов в России только зарождалось, и мы рассчитывали сделать обычный фильм длиной не более двух часов.

Для подробной разработки исторического материала в нашем фильме места не было. Мы условно, предварительно и приблизительно наметили нечто вроде «бобслея». Так киношники зовут нарезку из коротких эпизодов и отдельных кадров, быстро и кратко показывающих необходимый для связности повествования ход каких-то событий. «Бобслей» сопровождают или музыкой, или поясняющим закадровым текстом.

А вот один подробный эпизод о том времени наметился. В третьей папке находилось несколько листов хорошей бумаги, исписанной по-английски мелким, но ровным и аккуратным почерком, похожим на почерк Марии Павловны. Наверное, это были подлинные записки, сделанные по памяти значительно позже тех событий, о которых рассказывалось. И писались они, скорее всего, в обстановке мирной и спокойной.

Документ № 312

(подлинная рукопись, перевод с английского, первый отрывок)

Большевики становились все активнее и сильнее. Говорили про них, что как только они возьмут власть, то, согласно своей программе, национализируют частную собственность и конфискуют деньги, которые хранятся в банках. Нужно было спасти хотя бы драгоценности, спрятать их дома. Иначе вскоре стало бы просто не на что жить. Мои сокровища хранились в московском банке, и я поехала в Москву. Поехала одна, так как Антон был занят в госпитале. Остановилась у Ю., их дом находился вблизи Николаевского вокзала. В банк поехала не сразу. Несколько дней провела, делая визиты давним знакомым.

Наконец, 30 октября собралась в банк. Взяла извозчика и поехала в центр. Улицы были странно пустынными, ближе к Тверской стали попадаться небольшие группы, а потом целые толпы вооруженных солдат. На Тверской мою коляску остановили солдаты, преградив путь штыками. Извозчик направился в объезд. Издалека вдруг донеслись частые, как дробь барабана, выстрелы. Бежали навстречу какие-то люди, бежали солдаты. Возле переулка, где находился банк, я отпустила извозчика. Тот хлестнул лошадь и галопом умчался. Торопились какие-то люди с пустыми носилками. Лежал человек в темном поношенном пальто – голова и плечи на мостовой, туловище и ноги на тротуаре. Вдруг засвистели пули, они ударяли о стены домов, на голову сыпалась штукатурка. Я побежала к банку. А на его двери – замок. Стрельба не прекращалась. То вдали, то совсем близко. С Тверской неслась толпа, меня повлекло вместе с ней. Толкали в спину, волокли за собой. Прогрохотали грузовики с вооруженными солдатами. Солдаты стояли в кузове и палили во все стороны. Пули свистели над головами, звенели разбитые стекла. Иногда кто-то из толпы падал, нелепо взмахнув руками. Я не оглядывалась. Второй раз в жизни испытывала панический страх. Бестолково металась по незнакомым кривым улицам. Москву знала плохо. Наконец, оказалась недалеко от Большого театра, в каком-то переулке. Выбраться из него было невозможно, со всех сторон свистели пули, выходы были заблокированы. Переулок шел под уклон. И наверху вдруг возникла группа солдат. Солдаты спускались с горы, надвигались, нагнув головы, перезаряжая ружья. Остановились, выстроились в шеренгу, переглянулись и прицелились. Я стояла в небольшой толпе. Люди в ужасе прижались к стенам. Черные дула смотрели на нас. Вся толпа, как один, легла на землю.

Я осталась стоять. Голова моя ничего не соображала, думать я не могла, но и лечь тоже не могла. Вспоминаю сейчас об этом с большим ужасом, чем испытывала тогда. Почему-то я предпочитала встретить свою судьбу стоя.

Грохнул залп, потом еще один. Пуля ударила в стену прямо над моей головой. Потом еще две. Я все еще была жива. Не помню, куда делись солдаты, не помню, что вокруг меня происходило. Помню только, что повернулась и увидела три глубокие выбоины в ярко-желтой стене, а вокруг них – белые круги осыпавшейся штукатурки. Две пули ударили вместе, третья – немного в стороне. Пули эти могли быть моими пулями. Всё, что было потом, – сплошной кошмар, подробности слились, они будто окутаны туманом. Ощущала невыразимый ужас и отчаяние. Бегут люди, падают, встают или остаются лежать, крики, стоны, грохот выстрелов, где-то долбят пушки, висит плотная пелена пыли… До дома Ю. я добралась только к шести часам.

Весь следующий день стрельба вдали не умолкала и непрерывно звонили колокола. Слуги забаррикадировали входные двери. Ночь и еще день мы провели в ожидании нападения. Ночью в ворота кто-то колотил, мы прислушивались, затаив дыхание. Но свет у нас нигде не горел, а дом отделялся от улицы высокой стеной. Мародеры барабанили в ворота и стену, потом несколько раз выстрелили в сторону дома и удалились.

Утром опять кто-то заколотил в ворота. Ворота из густых металлических прутьев, а дом от них далеко. Из окна моей комнаты на втором этаже не разглядеть, кто барабанит, видно только, что это некто в солдатской шинели. Один, без толпы. Ворота заперты, солдат продолжает стучать. Стучит и стучит. Наконец вижу, как туда направляется дворецкий и начинает переговоры с тем, кто за воротами. Солдат лезет за пазуху и что-то показывает дворецкому. Документы? Наконец, калитка отперта, и в сопровождении дворецкого солдат идет к дому. И вдруг узнаю: это же Антон! Антоша. Тут в глазах помутилось, я сползла на пол и больше не помню ничего. Это был первый и последний обморок в моей жизни. Потом я открыла глаза, увидела Антошу и обняла его.