Здесь, под небом чужим - [69]
– Бориса Викторовича – ко мне, – приказал Керенский громко, чтобы я тоже услыхала, – через пять минут!
Ты, Дима, возможно и не знаешь, Б. В. – это Савинков, революционный убийца.
– Но, Александр Федорович, это невозможно, его нет во дворце, – возразил адъютант.
– Пошлите мотор, пусть его доставят! И Лавра Георгиевича! Немедленно! Он здесь?
– Здесь.
– Через пять минут жду! – адъютанту. Потом издали мне: – Извините. Неотложные дела. Всего наилучшего!
– Ради Бога, Александр Федорович, – я взмолилась, идя к выходу, тем самым ему навстречу. – Отдайте прямо сейчас приказ! От вас все зависит! Вы завтра уезжаете! К кому же мне обратиться!
– Хорошо… Я занят… Видите, как! Сделаю, что могу, постараюсь. Распоряжусь! И скажите вашим… не надо пасквилей! Тут многие болтают, будто русский мужик не хочет демократии. Он, мол, всегда жил под кнутом. Поэтому, значит, демократия в России невозможна. А я утверждаю, что в России было много демократических элементов жизни. У нас будет демократия!
– Благодарю вас, – сказала я и направилась к двери.
Навстречу мне входил Лавр Георгиевич Корнилов. Увидев меня, приостановился в удивлении, щелкнул каблуками, поцеловал мне руку, вымолвив тихо: «Ваше Высочество, как вы здесь?» Я развела руками и оглянулась.
– Да, да, Мария Павловна! – выкрикнул, адресуясь ко мне, Керенский, и метнул краткий взор в сторону Корнилова. – Это ваши князьки! Россию проворовали! Пропили! В карты проиграли! Сами подорвали монаршую власть! Теперь же обвиняют во всем меня! Будто я заставил Николая Александровича подписать отречение! Распускают грязные сплетни, будто я сплю на кровати императрицы Александры Федоровны. Черт знает что! Идите, я вас более не задерживаю!
Я поклонилась и вышла. Как только приехала домой, постаралась записать всё, что видела и слышала, как можно точнее. Ведь это История! Прошла неделя. Папа все еще под арестом, ибо пока Керенский ничего не приказал. И прикажет ли?
Про него говорят, что в гимназическом спектакле он успешно играл Хлестакова и собирался стать драматическим артистом. А стал адвокатом, и вот видишь, – главой России…
Дописываю через неделю. Отъезд Кирилла задержался. Уезжает он только сегодня. За это время, слава Богу, арест папа отменили, но тут же ему вышел приказ покинуть дом в Царском Селе. Теперь мы все вместе поместились на Сергиевской…
«Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые». Без печальной иронии эти тютчевские строки теперь уже не воспринимаются.
Судя по тому, что в предыдущем тексте упоминалась летняя жара, осень тогда уже была не за горами. Осень 1917 года. А с нею – попытка генерала Корнилова разгромить большевиков, предательство Керенского, арест Корнилова и самоубийство его сподвижника, тоже генерала, – Крымова. Приближался большевистский переворот, тот самый, который потом назвали Великой Октябрьской революцией.
Когда я учился в школе, нам, школярам, преподносили разные романтические байки про эту самую Великую революцию. Про красивых, мужественных и справедливых революционных матросов, которые штурмовали Зимний, про решающий залп «Авроры», про Ленина в парике и с нарочно подвязанными зубами, конспиративно пробиравшегося с Выборгской стороны в Смольный. Про женский батальон и юнкеров, безуспешно оборонявших Зимний дворец. И, конечно же, не раз сладострастно повторяли ложь про бегство из дворца Керенского в женском платье. И я стал расспрашивать бабу Тоню, мою бабушку, что же она помнит про Тот Великий День 25 октября (он же – 7 ноября). Наверное, учился я тогда классе в пятом. Меня интересовало, конечно же, видела ли она уличные бои. Где стреляли, что за люди (матросы?) стреляли, в кого стреляли? Кричали ли ура? Ничего я такого не видела, не слышала, все шло, как обычно, ответила она, усмехнувшись. Такая у нее была манера – про все страшное, нелепое рассказывать скупо и с печальной усмешкой. К семнадцатому году она уже успела кое-что в этой кособокой жизни повидать, послужив земским врачом в глухом белорусском уезде. А уж к моменту моих вопрошаний у нее за плечами оставались лет тридцать с лишним советской власти и ленинградская блокада. И боев не было? – спросил я. Может, и были, да без меня, мне нужно было для твоего папы молоко достать, бегала по Петроградской стороне, искала, тут тишина стояла, все по домам попрятались, лавки на замке. Отцу моему тогда было всего два с половиной года.
Сейчас, когда я по следам готового сценария вожусь с этим текстом, про революционные события семнадцатого и последующих военных лет стало известно очень много. Главное, что испытывали тогда представители так называемых образованных классов, те из них, кто не воевал, – голод, холод и постоянный страх, что в любой момент в твое жилище могут ворваться вооруженные хамы, все перерыть, разгромить, разграбить, а кого-то избить, арестовать, увести, расстрелять. Герои моего сценария испытали все это, как говорится ныне, по полной программе. И в сценарии есть эпизоды, посвященные, к примеру, тому, как доктор Лобачев зимней ночью воровски ломает на дрова деревянный забор в дальнем переулке. Или покорно стоит час, другой в очереди за мукой. И вдруг объявляют, что мука кончилась, и вместо муки дают понемногу крупы, перловки – и что из нее сделаешь? Ничего не спечешь, а можно только тощую кашу сварить. А чуть позже и крупа кончилась, ничего доктору не досталось, и чем кормить все семейство – неизвестно. А семейство к тому времени разрослось, съехались в одно место все бездомные: Машин отец с мачехой, мачехин сын Володя, автор стихотворной сатиры на Керенского. Возник прообраз будущих коммуналок, и Великий князь Павел Александрович по утрам покорно дожидался своей очереди на посещение сортира.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«…Хорошее утро начинается с тишины.Пусть поскрипывают сугробы под ногами прохожих. Пусть шелестят вымороженные, покрытые инеем коричневые листья дуба под окном, упрямо не желая покидать насиженных веток. Пусть булькает батарея у стены – кто-то из домовиков, несомненно обитающих в системе отопления старого дома, полощет там свое барахлишко: буль-буль-буль. И через минуту снова: буль-буль…БАБАХ! За стеной в коридоре что-то шарахнулось, обвалилось, покатилось. Тасик подпрыгнул на кровати…».
Восприятия и размышления жизни, о любви к красоте с поэтической философией и миниатюрами, а также басни, смешарики и изящные рисунки.
Из чего состоит жизнь молодой девушки, решившей стать стюардессой? Из взлетов и посадок, встреч и расставаний, из калейдоскопа городов и стран, мелькающих за окном иллюминатора.
В сборник произведений признанного мастера ужаса Артура Мейчена (1863–1947) вошли роман «Холм грез» и повесть «Белые люди». В романе «Холм грез» юный герой, чью реальность разрывают образы несуществующих миров, откликается на волшебство древнего Уэльса и сжигает себя в том тайном саду, где «каждая роза есть пламя и возврата из которого нет». Поэтичная повесть «Белые люди», пожалуй, одна из самых красивых, виртуозно выстроенных вещей Мейчена, рассказывает о запретном колдовстве и обычаях зловещего ведьминского культа.Артур Мейчен в представлении не нуждается, достаточно будет привести два отзыва на включенные в сборник произведения:В своей рецензии на роман «Холм грёз» лорд Альфред Дуглас писал: «В красоте этой книги есть что-то греховное.
Перевернувшийся в августе 1991 года социальный уклад российской жизни, казалось многим молодым людям, отменяет и бытовавшие прежде нормы человеческих отношений, сами законы существования человека в социуме. Разом изменились представления о том, что такое свобода, честь, достоинство, любовь. Новой абсолютной ценностью жизни сделались деньги. Героине романа «Новая дивная жизнь» (название – аллюзия на известный роман Олдоса Хаксли «О новый дивный мир!»), издававшегося прежде под названием «Амазонка», досталось пройти через многие обольщения наставшего времени, выпало в полной мере испытать на себе все его заблуждения.