Здесь, под небом чужим - [49]

Документ № 102

«…изучать мои новые обязанности. У прежней старшей сестры Ангелины Сергеевны разыгрался ревматизм, и она вернулась в Марфо-Мариинскую обитель. Теперь я – старшая сестра. Вникаю. Доктор Лобачев – отменный врач, но заниматься наведением порядка у него нет времени. Ангелина же Сергеевна по старости и немощи не справлялась. Везде неустроенность. Очень плохо кормят наших раненых. Всё больше кислой капустой. Вызываю Серафима Павловича, эконома. Он дрожит и глядит на меня круглыми испуганными глазами. Спрашиваю про учет ежедневных расходов. Никто, оказывается, его не ведет. Месяцы подсчитаны, говорит, выкладывает росписи. Вижу – суммы несусветно велики. На неделю обкладываюсь бухгалтерскими книгами. В них – чудовищный беспорядок. То ли это простое русское разгильдяйство, знаменитый „авось“, или этот вселенский хаос прикрывает воровство того же Серафима, разбираться я не стала, но установила новые правила, изучила местный торговый бюллетень с ценами на продовольствие, вмешалась в составление меню, и наши расходы значительно снизились, а еда улучшилась. Ты предполагал когда-нибудь увидеть свою сестрицу в роли финансиста, полицейского и старшего повара? Наверное, нет. Приезжай, увидишь, и, если сочтешь возможным, напиши об этом нашему папа! Пусть гордится своей дочерью!»

Доктор Лобачев

1916, 30 апреля. Издавна полагал, что половой инстинкт мешает работе больше, чем водка, но, вероятно, я им наделен в неменьшей степени, чем другие самцы. Эта женщина становится мне не безразлична, притом что я отношусь к ней не совсем как к женщине, а более как к члену царской фамилии, члену высшего государственного клана. Она владыка, а я – как бы ее подданный. Он сидит во мне, и все тут, и когда я вижу, что она также тянется ко мне, представляю себя в положении подчинения, и мне делается неприятно. Однако не уступать ее просьбам я не могу. Тем более что воробьи, как я заметил, уже тогда, а именно – 17 апреля, начали совокупляться, а значит наступила весна. Тут, чтоб не забыть и не приписать себе открытие этой весенней приметы, должен заметить, что, если верить Брызгину Василию Андреевичу, принадлежит оно знаменитому писателю, а также нашему коллеге – доктору Антону Павловичу Чехову. Василий Андреевич когда-то с ним встречался, причем неоднократно. Следующим днем у Принцессы были именины, и она снова выступила с просьбой, попросила меня сопровождать ее к здешним помещикам, князьям Калёновым, они предложили ей отметить именины у них дома. Захотел я покрасоваться, взял наш автомобиль, чтобы самому править, и мы по ехали, предстояло проехать всего-то верст двадцать. Лучше бы с авто я не связывался! Не сообразил, что весна выдалась поздняя и дороги еще не обсохли по-настоящему. А ведь Иван мой предупреждал, отговаривал меня от поездки на авто. Конечно, верст через десять автомобиль мой застрял в какой-то глубокой промоине. Что было делать? Никого вокруг нет, ближайшая деревня осталась позади верстах в трех. Пришлось срочно показывать Принцессе, как править, что нажимать, а сам я стал толкать авто сзади. Кое-как, с десяти попыток, авто из ямины выползло, а я оказался обрызган грязью с ног до головы, да еще слетело в грязь мое новое штатское кепи. Нам сделалось почему-то очень весело, Принцесса вытирала мое лицо и голову своим платочком, духи пахли умопомрачительно, мы с ней дружно смеялись, я поймал ее руку и поцеловал.

– Зачем вы голову бреете? – спросила она, коснувшись пальчиком моей макушки.

– Чтоб волосы при операциях не мешали, – соврал я, скрыв, что так я прячу начинающуюся лысин у.

Сейчас, вспоминая, вдруг сообразил, что глаза мои тогда были, наверное, вроде глаз собаки, которая благодарно вылизывает руку хозяина. А тогда просто было весело. Солнце грело, снега таяли, ручьи текли, лужи сверкали, безоблачное небо было синим-синим…

Второй раз мы застряли посредине какой-то деревни. Застряли так капитально, что никакие прежние ухищрения не помогали. Но тут деревня. Собрались вокруг бабы, подошел молодой худой одноногий мужик с костылем да на деревяшке. Я вышел из авто, Принцесса осталась внутри.

– Веселое дело, господин доктор, ваше благородие, – сказал мужик, и я узнал своего пациента. – Нашим путем на цеппелине летать, а не на моторе ползать.

– Здравствуй, Цыганков, как себя чувствуешь?

– Как, как? Кривобоко. Вы ногу-то отхватили. Журавлем скачу.

– Ну, ну. Не отхватил бы, лежал бы ты сейчас на погосте, друг милый.

– Может, так, а может, и не так, – сказал Цыганков, сощурясь. – Куда путь держите?

– В Калёновку.

– А-а. До князей Лягухиных.

– Почему Лягухиных? Они ж Калёновы.

– Так у нас их кличут. Видать, оттого, что дед ихний все лягух употреблял. Мой папаша, царствие небесное, мальчонкой ему лягух этих все таскал.

Цыганков оказался здешним кузнецом. Притащил он лебедку, зацепил трос за дерево и авто наше из грязи вытащил. Я протянул ему три рубля.

– Спасибо, Цыганков, выручил. Вот тебе за работу.

– Откупаетесь? – недобро сказал он.

– Ты про что?

– Сами знаете.

– Дурак ты, Цыганков, – я разозлился. – Не отрежь я тебе ногу, ты бы преставился.