Здесь начинается Африка - [37]

Постановка вызвала большой интерес алжирской прессы, много споров. А споры возникают немедленно. Каждый спектакль неизменно заканчивается развернутым обсуждением, беседой по поводу увиденного. В одних случаях они проводятся солидно — микрофон, усилитель, запись на пленку, в других — более камерно, интимно. Актеры сидят на сцене, свесив ноги, зрители выкрикивают замечания из зала или подходят к ведущему и перешептываются с ним. Иногда эти обсуждения длятся дольше, чем сам спектакль, и прерываются лишь по настоянию дежурных, пришедших закрывать помещение. Особенно активно проходят подобные беседы, когда труппа играет в столице. Да и зрителей здесь больше, можно играть в институтах, училищах.

В то же время спектакль оранцев вызвал немало нареканий. Раздавалась критика по поводу того, что спектакль, претендующий на совершение «экспедиции в недра арабо-мусульманской и африканской культуры», не использует образов ислама, а обращается к древнегреческой трагедии. Кто-то возмущается тем, что человек слишком долго «хрюкает», прежде чем обрести подлинно человеческий облик. А кто-то не приемлет характера Христа, злобного и деспотичного, каким он предстает в финале. И актеры отвечают на это, что тема спектакля не ограничивается рамками мусульманского мира, что человек действительно достаточно длительное время пребывал в животном состоянии и что возникновение религии они считают проявлением жестокости и насилия. Их рассуждения порой звучат наивно, но покоряют своей прямотой и убежденностью, потому что главное для них — это «всё для революции!», как спешит заявить Найми в каждом разговоре, в любом интервью.

Второй спектакль оранской труппы, «Цепа договора», мне довелось увидеть во время ее гастролей в Алжире, когда они снимали небольшое помещение на улице Пастера, что находится позади Алжирского университета. Вход забит фанерными щитами, здание, видимо, было заброшено и подлежит ремонту. Щиты были оклеены афишами гангстерских фильмов, теперь как бы в знак протеста против американского кинематографа оранцы залепили их своими неприхотливыми объявлениями. Любовно убран небольшой холл, в стороне стоит стенд с немногочисленными рецензиями на спектакли театра. Вы не знаете арабского языка? Нестрашно. Вместе с входным билетом и программкой вам вручают полный текст пьесы на французском языке — вы можете сами следить за действием. Впрочем, оно будет настолько выразительно, что едва ли стоит отвлекаться на чтение. Затем вы следуете в зал. Однако «залом» в привычном нам смысле этого слова помещение назвать трудно. Вы просто спускаетесь в подвал, где по стенам стоят грубые деревянные лавки. Посредине уже приготовлен основной реквизит спектакля — «космический корабль», добротно сделанный из железа на твердом каркасе. Соответственно расставлены прожектора. В стороне — магнитофон и диапроектор, экраном служит одна из стен подвала. Эпизоды спектакля разделяются кинематографической хлопушкой: номер эпизода, название сцены. Всего в спектакле девятнадцать сцен. Никаких затяжек, пауз, антрактов. Итак — «Цена договора».

На этот раз театр затрагивает важную политическую проблему — какой ценой достигаются между народами мир, согласие, взаимопонимание, в каких случаях и на каких началах основываются взаимопомощь и содружество народов. Американский космический корабль, сбившийся с пути, неожиданно приземлился в Африке, на территории одного из местных племен. Жители, занятые мирным трудом, с недоумением встречают незваных пришельцев. Космонавтов двое — пилот и инженер, они просят о помощи. Впрочем, нет, просит один, другой требует; один волнуется, другой угрожает. «Должны мы помочь им?» — обращается один из «туземцев» к каждому из зрителей. «Если да, то почему мы должны им помочь?» — «Так принято, люди должны помогать друг другу», — удивленно подняв брови, говорит моя соседка — молоденькая француженка. Мне «туземец» заговорщически подмигивает — вопрос о «помощи» нами был уже решен но всех деталях перед началом спектакля. Любопытно, что зрители далеко не всегда бывают единодушны; часто они вступают в пререкания между собой, спорят, доказывают. Мы все здесь как бы становимся «туземцами», ведь это от нас зависит решение главы племени.

Однажды я была свидетельницей совсем неожиданного поворота спектакля. Зрительный зал вдруг сразу же решил, что помогать пришельцам не стоит. «Что вы делаете? — кричали зрители-студенты на всех языках одновременно и топали ногами. — Это же американцы! Не смейте! Может быть, заодно вы отдадите им и нашу нефть! Довольно с нас французов!». Спектакль приостановился. Начались долгие рассуждения об эксплуатации развивающихся стран, о колониализме и тут же о человечности и сострадании. Тогда один из «туземцев» начал опрос с другого конца: «А они, американцы, нам помогали?» Опять реакция различна. Свист, смех, крики, урезонивания. Но актеры оранского театра любят все представлять наглядно. Включается диапроектор, и на стене возникают кадры американской «помощи» — убийства, расстрелы, осиротевшие дети, обезумевшие от горя матери, взрывы бомб, Хиросима, Вьетнам… Вот тут уж реакция бывает у всех одна — молчание. Затихли страсти в зрительном зале. Подавленные, опустив голову, на сцене молчат «американцы». Им ясно — помощи не последует. Тогда «туземцы» разыгрывают перед ними еще и клоунаду: один клоун, больной, приходит к врачу, взывает к нему о помощи, другой клоун, врач, обещая помочь, вымогает у первого деньги, а затем избивает и прогоняет его. Пилот злобно начинает готовиться к смерти. «Туземцы» снисходительно улыбаются: он думает, что это так просто — умереть. Так пусть посмотрит еще раз, как выглядит смерть. И снова на экране — виселицы и расстрелы, вспоротые животы и отрубленные головы. На этот раз немые кадры чередуются с эпизодами, которые представляют сами «туземцы». Но нет, они не бесчеловечны. Перед тем как оказать пришельцам необходимую помощь, они хотят объективно выяснить, во имя чего это надо делать. Поэтому следуют еще три испытания, во время которых американцы должны ответить на вопросы: «Кто ты?», «Кто тебя ждет?» и «Кто умрет, если ты умрешь?».