Здесь был Хопджой - [29]

Периам поднял глаза.

— Ага. — Он протянул руку и потрогал бутылку. — Оно холодное?

Официант поморщился.

— Вы же заказывали бонское, сэр. Красное вино.

Он пододвинул корзину к себе, словно не веря, с болезненным выражением уставился на следы пальцев на пыльной поверхности.

— Пожелаете, чтобы я подал вино в графине, сэр?

— Да, пожалуй… Да.

Вернувшись на кухню, официант зажал бутылку между коленями и быстрым точным движением извлек пробку. Три четверти содержимого с веселым бульканьем отправились в графин, остальное одним глотком провалилось в желудок расчетливого официанта.

Пока он, согретый вином, просматривал «Дейли Миррор», выдерживая время, приличествующее деликатности операции, инспектор Пербрайт составлял свое мнение о миссис Периам.

Ей будет, прикидывал он, лет двадцать шесть — двадцать семь, хотя почти нарочито неподходящая прическа — косы, уложенные по бокам головы в две круглые подушечки, — тянула на середину четвертого десятка. С полного белого лица смотрели карие глаза; смотрели с настороженной прямотой, которую можно было бы принять за признак внутренней честности. Пербрайт, однако, не был вполне уверен, что в их искренности нет примеси тайной мольбы — намека на нимфомацию. Он не дал этому подозрению укрепиться в себе; отчасти потому, что счел его несправедливым при столь непродолжительном знакомстве, отчасти потому, что знал, как часто стремление людей среднего возраста польстить себе принимает форму воображаемого угадывания сексуальной безответственности во всех молодых женщинах.

Тем не менее, некоторая физическая буйность угадывалась в облике Дорин Периам вполне безошибочно. Это ее качество казалось еще более настораживающим из-за парадоксальной строгости в одежде. Например, платье, которое она надела в ресторан, представляло из себя нечто причудливое из тяжелого темно-синего шелка. Оно, похоже, было специально выкроено с целью ужать ее бюст до благонравной бесформенности. На деле это привело к тому, что у основания шеи появилась соблазнительная раздвоенная выпуклость из выжатых в вырез грудей, которые не столь «скромное» платье могло разместить куда менее заметно. Из длинных, с тугими манжетами рукавов выглядывали маленькие руки, белые и тонкие, как побеги проросшего картофеля. Они были в постоянном движении, что, впрочем, могло быть признаком обычной жеманной нервозности, вполне естественной в ее новом качестве. С другой стороны, наблюдая, как они скользят то тут, то там по темному шелку, можно было подумать, что они, успокаивая, оглаживают лежащие под тканью области любовного зуда.

— Я полагаю, между нами троими мы можем честно признать, — говорил Пербрайт, обращаясь к ней, — что до недавнего времени вы были …. м-м… особенно дружны с мистером Хопджоем, миссис Периам.

Она осторожно взглянула на Периама, тот ответил кивком.

— Я рассказал инспектору об этом, дорогая. Он понимает, как все вышло.

— Дело в том, что он был не тем, кого я искала. Такие вещи случаются, вы же знаете. — Яркие карие глаза широко раскрылись.

— Конечно. Я, однако, хотел бы знать, разделял ли он такую точку зрения? Примирился ли он с тем, что ваше предпочтение было отдано другому?

— О, я уверена, что да. Я хочу сказать, всякому, конечно, неприятно, когда появляется кто-то другой, но по большей части страдает только самолюбие. А вы думаете иначе?

Пербрайт не стал подписываться под ее изречением. Он думал, в самом ли деле Дорин такая глупышка, какой кажется.

— Ревность, миссис Периам, не только вопрос уязвленного самолюбия. Из того, что ваш муж мне уже рассказал, я бы заключил, что мистер Хопджой воспринял все это довольно болезненно.

— Наша перепалка в ванной, дорогая, — вставил Периам. — Помнишь, я рассказывал?

— А, это…— Она опустила глаза на скатерть и стала задумчиво возить вилкой из стороны в сторону. — Наверно, я обошлась с ним по-скотски, если говорить откровенно. Хотя Брайан был так беззаботен, в жизни бы не подумала, что он может превратиться в «чудище с зелеными глазами».

Периам взял ее руку в свою.

— Это моя вина. Нам следовало рассказать ему обо всем с самого начала.

У плеча Периама с видом жреца возник официант. Он налил несколько капель священного напитка в его бокал и встал прямо, выровняв взгляд параллельно полу. Он напоминал Пербрайту хорошо воспитанного владельца собаки, который ждет, когда его животное закончит испражняться в воротах соседского дома.

Периам отхлебнул, придав своему лицу на несколько секунд выражение знатока вин, что сделало его похожим на человека, пытающегося извлечь квадратный корень в уме, затем ободряюще кивнул жене.

— Думаю, ты найдешь его не таким уж и плохим. Может быть, чуть слишком молодое.

Официант, которому показалось, что в дальнем конце его территории собирается хунта для обсуждения предъявленного счета, торопливо наполнил три бокала и отбыл к границе своих владений.

Дорин объявила бонское «приятным, только кисловатым». Пербрайт бросил взгляд на лицо Периама. Тот ничем не выказал, что счел замечание неудачным.

Девушка вернулась к созерцанию скатерти. Ее рука продолжала покоиться в руке мужа.

Через некоторое время она высвободила ее и, как могло показаться, бессознательно уронила ему на колено. Она улыбнулась.