Зази в метро - [42]

— Господин полицейский, вы видите, там (жест) автобус стоит?

— Да.

— Я его водитель.

— А!

— Ну знаете ли, у вас плохая память. Вы меня еще не узнали?

Несколько успокоившись, Хватьзазад сел рядом на скамейку.

— Позвольте? — спросил он.

— Пожалуйста, пожалуйста.

— Дело в том, что это не вполне соответствует уставу (молчание).

— И вообще, с общепринятыми нормами поведения сегодня у меня явный прокол, — добавил Хватьзазад.

— Неприятности?

— Не то слово. Облом.

(Молчание.)

Хватьзазад добавил:

— Из-за женщин.

(Молчание.)

Хватьзазад продолжал:

— ...Меня душит желание исповедаться... исповедаться... одним словом, надо душу облегчить... я ведь столько всего могу рассказывать...

(Молчание.)

— Конечно, — сказал Федор Баланович.

Какой-то комар влетел в световой конус фонарного столба. Перед тем, как впиться в еще не охваченные участки кожи, он хотел погреться. Это удалось ему в полной мере. Его обугленное тельце медленно опустилось на желтый асфальт.

— Давайте, начинайте, — сказал Федор Баланович. — А то рассказывать буду я.

— Нет, нет, — сказал Хватьзазад. — Поговорим еще немного обо мне.

Почесав свой волосяной покров и без того грязным ногтем, он произнес следующие слова, которым не преминул придать оттенок непредвзятости и даже некоторого благородства. Вот что он сказал:

— Я не буду говорить ни о моем детстве, ни о молодых годах. Не будем говорить и о полученном мною воспитании — его у меня попросту нет, об образовании я также говорить много не буду, ибо и с ним у меня плохо. Итак, я подхожу к годам службы в армии, но и на этом я останавливаться не буду. Холостяком я был с самых ранних лет, и жизнь сделала из меня то, чем я стал.

Он замолк, чтобы на минутку предаться мечтаниям.

— Давайте, продолжайте, — сказал Федор Баланович, — а то я начну.

— Действительно, все не то и все не так, — сказал Хватьзазад. — И все это из-за женщины, встреченного мной сегодня утром.

— Встреченной.

— Встреченного.

— Встреченной, а не ного. Тетехи, что ли, которая за Габриелем увязалась?

— О! Нет. Не из-за нее. Кстати говоря, в этой я совсем разочаровался. Она отпустила меня на все четыре стороны — и какие это были стороны! — она даже не поломалась, чтобы меня удержать. Она хотела только одного — увидеть танец Габриэллы, Габриэллы... Забавно. Определенно забавно.

— Это уж точно, — сказал Федор Баланович. — Ничто не может сравниться с номером Габриеля на Пляс де Пари, кто-кто, а я-то изучил бай-найтную жизнь этого города.

— Везет же вам, — рассеянно сказал Хватьзазад.

— Но я столько раз видел номер Габриеля, что мне это уже надоело, тут уж ничего не скажешь. И потом он не обновляет свой репертуар. Что поделаешь, с артистами так часто бывает. Придумают что-нибудь, а потом повторяются до бесконечности. Надо признать, что все мы так, только каждый — в своей области.

— Все, но не я, — с обезоруживающей простотой сказал Хватьзазад. — Я все время разное придумываю.

— Это потому, что вы еще ничего стоящего не придумали. Вы просто себя еще не нашли, вот что. Но как только вы чего-нибудь добьетесь, чего-нибудь стоящего, вы на этом и остановитесь. Поскольку до сих пор вы блестящих результатов явно не добились. Это видно невооруженным глазом: вид у вас жалкий.

— Даже в форме?

— Форма тут ни при чем.

Опечаленный Хватьзазад замолчал.

— Эй, так к чему же вы все это? — спросил Федор Баланович.

— И сам не знаю. Я жду мадам Авот'ю.

— А я попросту жду своих дураков, чтобы отвести их обратно в гостиницу, поскольку завтра рано утром они уезжают любоваться седыми камнями Гибралтара. Таков уж их маршрут.

— Везет же им, — рассеянно прошептал Хватьзазад.

Федор Баланович пожал плечами, не удостоив эту реплику комментария.

В эту минуту послышались выкрики и стенанья: «Старый ломбард» закрывался.

— Лучше поздно, чем никогда, — сказал Федор Баланович.

Он встал и пошел к автобусу. Ушел просто так, ни здрасьте вам, ни до свидания.

Хватьзазад тоже встал. Постоял в нерешительности. Бродяги спали. Комар сдох.

Федор Баланович несколько раз посигналил, чтобы собрать свою паству. Агнцы с восторгом обменивались впечатлениями о приятном прекрасном вечере, и теперь, стараясь друг друга переговорить, передавали друг другу свои закодированные на родном наречии восторги. Состоялось взаимное прощание. Женская половина толпилась вокруг Габриеля и пыталась поцеловать его, мужская не решалась.

— А потише нельзя! — сказал адмирал. Туристы медленно заходили в автобус. Федор Баланович зевнул.

В клетке, висящей на руке Турандота, спал Зеленуда. Зази отчаянно боролась с собой: нет, примеру Зеленуды она не последует. Шарль пошел за своей развалюхой.

— Ну что, мошенник, — воскликнула вдова, увидев Хватьзазада, — хорошо ли вы провели время?

— Не слишком, не слишком, — сказал Хватьзазад.

— А мы тут так повеселились! Мсье Габриель такой смешной, такой смешной!

— Благодарю вас, — сказал Габриель. — Но не забудьте, вы видели и настоящее искусство. Не только, чтобы поржать, но и искусство тоже.

— Куда-то он пропал со своей колымагой, — сказал Турандот.

— А пташечке тоже понравилось? — спросил адмирал, разглядывая птицу, спрятавшую голову под крыло.

— Теперь ему будет что вспомнить, — сказал Турандот.