Заживо погребенные - [68]

Наименее приятным для Зельдина и его сторонников были следующие строки. Они относились к знаменитому «Ворону». Сначала была приведена цитата из Элизабет Баррет Браунинг.[40] Вряд ли она могла быть названа малоизвестной поэтессой, если По заимствовал ее строки: «С шелестящим движением, неясным в воздухе, пурпурная штора…»

А затем знаменитая строка По: «И завес пурпурных трепет издавал как будто лепет».[41]

Я протянула эссе обратно Зельдину.

– Мистер Торми в пух и прах раскритиковал По, как вы оба только что могли убедиться, большинство моих коллег не смогли отнестись к этому спокойно. Чтобы продемонстрировать свою способность к исследованию, он показал, как Эдгар даже в примечаниях к собственным работам использовал вторичные источники, порой просто списывал прямо из энциклопедий – слово в слово, как школьник.

– А при жизни По сталкивался с подобными обвинениями? – спросила я.

– Обвиняли ли его за несоблюдение норм литературной этики? – перефразировал мой вопрос Зельдин и тут же ответил: – Это стало еще одной причиной его отчаяния. Когда критики обвинили По в плагиате, ему был закрыт вход в ряд важнейших литературных заведений Нью-Йорка.

– Неудивительно, что герои в его рассказах так часто прибегают к мести, – сказала я. – Несчастный По, наверное, сам частенько об этом мечтал.

– Вы правы. Конечно, в отместку он отыгрывался на других авторах, мисс Купер. Он все воспринимал как личную обиду. Вы когда-нибудь читали литературную критику По?

– Нет, не читала.

– Он опубликовал довольно много критических работ. И своих современников преследовал беспощадно.

– Каких именно? – спросила я.

– Он глубоко презирал Лонгфелло. Ненавидел его за то, что тот женился на богатой наследнице, что позволяло ему печатать свою посредственную поэзию. Потом – Уильям Кален Брайант и Вашингтон Ирвинг. Я могу продолжать очень долго.

Я подумала о Галерее славы. Если бы она при нем уже существовала, По мог бы использовать бюсты вместо мишеней в тире и расстреливать своих соперников.

– А что до этого сообществу «Ворон»? – спросил Майк. – Если и раньше вы слышали подобную критику.

– Наши участники приходят восхвалять Цезаря, а не хоронить его, если вам угодно. Мы собираемся, чтобы отдать дань гениальности, самобытности По, которая с лихвой перевешивает несколько неосмотрительных поступков в молодости. Мы в высшей степени единодушны и очень восхищаемся мастером. И мы совершенно не хотели, чтобы Торми вновь ворошил эту тему. Не знаю, мог ли кто-нибудь за это убить молодого профессора…

Зельдин не закончил свою мысль:

– Я не должен был так говорить в вашем присутствии, ведь вы примете мои слова всерьез. Им просто не хотелось видеть Торми в своем кругу. Он знал поэзию, но не любил поэта так безоговорочно, как его любим мы.

– Остановимся на том, мог ли кто-то затаить на него обиду, – сказал Майк. – Вы еще те ребята. Вы слышали что-нибудь о Торми в последнее время?

– Нет, совсем ничего.

Утренние газеты не слишком распространялись насчет вчерашней стрельбы в Галерее славы. Дело было в Бронксе, а для криминальных репортеров это почти то же, что Сибирь. Максимум, что могло получить тройное убийство в этом районе от прессы, – один абзац в «Таймс» и небольшая публикация в бульварной газете. Вряд ли Зельдин слышал об этом нападении.

– Значит, все люди на этой последней странице – те, которых вы не приняли, – они все не приняты по подобным причинам? – спросил Мерсер.

– Более или менее, детектив. Некоторые совсем далеки от науки, некоторые не могут позволить себе платить взносы. А что? О чем вы подумали?

Мерсер медлил с ответом.

– Опасны ли они? Вы это имели в виду? Вы думаете, что тот, кто убил женщину в Гринич-Виллидж, может быть одним из нас? – спрашивал Зельдин и сам же отвечал: – Скорее всего, это не так. Единственный раз, когда мы были хоть как-то близки к настоящему преступлению, это было… Фелпс, ты там?! – воскликнул он. – Помнишь, та стрельба?

Смотритель угодий снова возник на пороге и прислонился к дверному косяку.

– За главными воротами? Это было, по-моему, лет десять назад.

– Какое это имело отношение к сообществу? – спросил Майк.

– Какой-то детектив, с которым я несколько раз говорил по телефону. Не помню, как его звали. Ему очень хотелось встретиться со мной.

– Насчет сообщества?

– Не думаю, что он знал о его существовании. Его очень интересовала Рациоцинация.

– Что-что? – переспросил Майк.

– Дедуктивное мышление. Для вас и мистера Уоллеса это, должно быть, вчерашний день. Но когда По писал свой первый рассказ о логическом мышлении – «Убийство на улице Морг», – слово «детектив» еще не использовалось в английском языке. Первое профессиональное отделение полиции в мире было создано в Лондоне всего лишь двенадцатью годами ранее.

– Чего хотел тот полицейский? – спросил Майк.

– Он хотел поговорить со мной о детективах По. Вероятно, рассчитывал воспользоваться архивами. Я подумал, что будет интересно, если он выступит перед сообществом с рассказом о современных методах работы полиции на фоне детективных рассказов По. Ведь именно у По мы впервые встречаем некоторые современные приемы – анатомическое вскрытие, обсуждение баллистики, тайны запертых комнат.