Зажечь свечу - [32]

Вечером мы едем в электричке — мест нет, вагоны набиты битком, и мы стоим в тамбуре. В тамбуре полутемно, тускло горит одна небольшая лампа, вагон мягко покачивается, постукивают колеса, в двери без стекол веет прохладный ветер — и проносятся мимо домики с освещенными окнами, еле видные в сумерках поля и деревья. Деревья, кусты… Мы молчим, и глаза у Риты блестят, она смотрит на меня долго и странно, она ждет от меня чего-то. Придвигаюсь к ней ближе — я вижу, что ей холодно, мне становится жалко ее, — она кладет голову мне на грудь и всхлипывает, вздрагивает от чего-то.

От вокзала провожаю ее домой. Мы едем в метро, потом пересекаем людную площадь, идем по темному переулку — под ногами распластались красивые черные тени, а по краям переулка яркие фонари просвечивают сквозь нежно-зеленые неподвижные листья деревьев. Мы долго и молча стоим у ее подъезда. Я говорю «до свиданья», поворачиваюсь, иду. «Не уходи», — говорит она тихо. Останавливаюсь, послушно возвращаюсь, целую ее вздрагивающие губы и ухожу тотчас. Ведь именно уходя я чувствую себя суровым и сильным…

Ночью во сне я тоже вижу ярко-зеленые пятнистые полосы листьев. Они летят мимо меня и трогают, и гладят мое лицо, нежно и ласково, бережно…

Повести

ПЕРЕПОЛОХ

ГЛАВА I

Нефедов хотел уже разорвать и выбросить этот листок — взял его тремя пальцами левой и тремя пальцами правой руки посредине, но остановился. Вообще он терпеть не мог анонимок.

Все-таки перечитал еще раз.

Было совершенно ясно, что автор анонимки не «рабочие», как было подписано, и не рабочий, а конечно же кто-то из инженерно-технического состава. Человек сведущий. А если так, то зачем же старательно подделываться под «рабочих»? И печатать на пишущей машинке, чтобы скрыть почерк?.. Эти умышленные ошибки… Неужели он не понимал, что тем самым выдает себя с головой?

Нефедов поерзал на стуле, пристраиваясь поудобнее, и задумался. Он не так уж много времени работал здесь, а уже успел начитаться таких писем. За большинством из них, как правило, стояли чье-то оскорбленное самолюбие, ущемленные интересы — желание отомстить. Да, бывало, что затрагивались и более важные проблемы, но как-то неумело, неумно — так, что в большинстве случаев все сводилось к кухонным дрязгам.

Почему-то все-таки он не стал рвать эту анонимку и отложил в сторону, к делам.

На время забыл о ней, однако к концу дня вспомнил. Перечитав, нашел ее даже забавной. Автор все же не был очень умным человеком и не обладал чувством юмора. Действительно, неужели он не понимал, что так издеваться над грамматикой — это уж слишком? Ну и трус, должно быть.

Бахметьев, Бахметьев… Нефедов постарался припомнить. За полгода работы он знал уже почти всех в лицо. Строительное управление № 17 — озеленительное. Ба, неужели Бахметьев — это тот самый здоровяк в свитере, о котором с такой теплотой отзывался как-то Пантелеймон Севастьянович? Да, да… Нефедов вспомнил, когда он видел его. Накануне Первомайских праздников, на вручении переходящего знамени. Ведь это им, озеленителям, вручали знамя… И он, кажется, приходится родственником самому Ивану Николаевичу. Да, об этом были разговоры.

Теперь Нефедов уже другими глазами взглянул на анонимку. Может быть, все-таки порвать?

Странно: неприятное сомнение зашевелилось в его мозгу, подсказывая, что обвинения эти не напрасны. К тому же, если не обращать внимания на умышленные ошибки, текст анонимки очень даже толковый. Вот и цифры точные по каждому кварталу…

Это — первый экземпляр, но жалобщики, как правило, печатают под копирку. Вдруг второй экземпляр послан куда-нибудь еще?.. И если там имеют зуб на Бахметьева…

В остроносом личике Нефедова было что-то крысиное. Казалось, когда-то взяли его за кончик носа и сильно потянули. Потом отпустили, но все черты лица так и остались вытянутыми вперед. Всякий раз, когда нужно было принять решение, на удлиненном лбу Нефедова с глубокими залысинами выступала испарина. Приняв решение, он мог действовать быстро и оперативно — он считался энергичным работником, но был таким до тех пор, пока новое серьезное препятствие не заставляло его лоб покрываться потом. Мысли его тогда начинали метаться без всякого порядка и метались до тех пор, пока чья-то чужая сильная воля не указывала, в каком направлении нужно действовать. И тогда мозг его опять функционировал подобно хорошо отлаженной кибернетической машине.

Нефедов вытащил из кармана брюк платок, казавшийся огромным по сравнению с его маленьким лицом, вытер лоб, встал, опершись на стекло письменного стола, и, аккуратно вложив анонимку в красную папку, с которой всегда бывал на приемах у вышестоящих лиц, направился к Хазарову.

— Можно войти, Пантелеймон Севастьянович? — спросил Нефедов, приотворив дверь.

Совершенно лысый, округлый и черноглазый Хазаров плотно сидел в своем полукресле.

— А, Сергей Петрович! — сказал он весело. — Давай заходи.

«Настроение хорошее», — отметил тотчас Нефедов.

Увидев в анонимке имя Бахметьева, Хазаров почувствовал острый интерес. Он знал Бахметьева… Так, так, еще Барнгольц. Соломон Иванович Барнгольц, приходилось встречаться, как же… Фамилия главного инженера Нечаевой сначала ничего не сказала ему, но когда он вспомнил… Да-да… Так, значит, она любовница Бахметьева, вот как! Ну это еще надо доказать… Цифры… Видимо, автор кое-что знает. Так или иначе… Бахметьев, Бахметьев… Да-да, опасно, конечно, но ведь если…