Зазеркальное утро - [3]

- Что... это...

- Да молчите! - вполголоса рявкнул Ретт. - Жить надоело? Я же вам говорил... - голос его на мгновение прервался. Эйела испугалась, что он ранен, но фельдшер просто выбирал дальнейшую дорогу под кустами, - ...карантин! Вокруг - армейские кордоны. Стреляют без предупреждения! Из Торкиль-ридер бегут зараженные, кто еще может двигаться. Вот их и...

Он опять замолчал, теперь уже надолго.

- Ладно, - проговорил он спустя несколько минут, тяжело поднимаясь на ноги. - Вставайте.

Рокот винтокрылов стихал вдали. Эйела встала, возмущенно отметив про себя, что руки ей Ретт не подал.

- Что же мне делать-то с вами? - задумчиво произнес он, оглядывая девушку с головы до ног.

- Оставить в покое, - зло ответила Эйела, отряхивая смятую юбку. В воздухе повисли клубы золотой пыли.

- Так ведь убьют же, - равнодушно возразил Ретт. Эйела подавилась пылью.

- Кто?

- Тут немало народу первые дни шляться будет. Беженцы, умники вроде вас. Из зоны их армия не выпустит, вот и начнут ради еды крошить всех на своем пути.

- Цивилизованные дикари? - попыталась поиронизировать Эйела. Ретт как-то странно посмотрел на нее.

- Люди, - произнес он так, будто это все объясняло. У девушки начало складываться впечатление, что для фельдшера это действительно объясняет любую сделанную человеком гадость. Ну люди, ну что с них, убогих, возьмешь?

- Пойдемте, - фельдшер подобрал валяющиеся неподалеку бидоны.

Эйела решила не спрашивать, куда. До сих пор все ее вопросы либо встречались ледяным презрением, либо получали такой ответ, слышать который не хотелось. В полном молчании пара проследовала по улице Свободы в старый район, где не было водопровода и еще сохранились колонки. О тележке Ретт то ли забыл, то ли решил не связываться.

- Можете жить у меня, - сказал фельдшер, когда оба бидона наполнились рыжеватой холодной жидкостью. Эйела хотела напиться, но Ретт настрого запретил. - Места стало много, когда хозяева удрали.

- А вы чего остались? - спросила Эйела осторожно.

- Покоя хотел, - хмуро ответил он. - Надоели они мне все.

Очень скоро Эйела выяснила, что жить с Реттом - не сахар. Да, конечно, в его доме всегда были и вода - на второй день бывший фельдшер, ругаясь по-черному сквозь сжатые зубы, наладил трескучий насос, подающий воду из колонки -, и газ в плите: это очень много для города, где все коммунальные системы сдохли в одночасье. Но обитать постоянно рядом с угрюмым, резким, недобрым Реттом казалось девушке свыше сил человеческих. И работа. Так много трудиться ей не приходилось никогда. По вечерам, когда закатный Эон поджигал пыльные небеса и работать становилось невозможно, Эйела падала в постель и несколько минут, прежде чем заснуть глухим, беспробудным сном, от всего сердца жалела те поколения своих - и чужих - предков, которые вкалывали так всю жизнь.

От Ретта сочувствия можно было ожидать с тем же успехом, что и от кирпичной стены. Он пахал, как лошадь - Эйела давила в себе глухую зависть к его нескончаемому запасу сил -, и, казалось, решительно отказывался признавать за девушкой право на слабость. Намеков он не понимал (или делал вид, что не понимает), а на прямые возражения реагировал мгновенно и, по мнению Эйелы, неадекватно. Нет, руки он на нее не поднял честно говоря, вообще старался не прикасаться к девушке, точно из некоей извращенной брезгливости - но его слова били больнее плетей ядовитого хмеля.

Хуже всего было то, что этот мерзавец всегда оказывался прав.

В первый раз Эйела убедилась в этом, когда через город проехали четыре грузовика с беглецами из зараженной зоны. Ретт заставил девушку сидеть, не высовываясь, в доме. Чтобы признать разумность такого приказа, ей хватило одного взгляда. Глаза у них были бешеные. У одного из мужчин - неестественно худого, будто за последние дни он сбросил десятка два терринт - на коже отчетливо прорисовывался бело-розовый узор, мета злокачественной лихорадки.

Во второй - когда Ретт запретил ей далеко отходить от дома, где двое последних жителей Антали-ридер поселились после Исхода - это слово как-то само собой вошло в их лексикон. Прежде в этом доме помещались меблированые комнаты худшего сорта. Эйеле были знакомы подобные норы, не по собственному опыту - ей хватало здравого смысла не ввязываться в авантюры, ла и наличие замечательно терпеливого дивана на чердаке лишало проблему места для свиданий остроты - а по рассказам менее удачливых или более нетерпеливых школьных подруг. Естественно, что при подобной клиентуре единственными предметами обстановки, которые содержались в относительном порядке, были кровати. Все остальное древоточцы погрызли много лет назад, и никто этого даже не заметил. Пришлось менять мебель в тех двух комнатах на первом этаже, которые заняли Ретт и Эйела.

Выбрать такое неприютное место Ретта заставило наличие отдельной колонки и газовых плит на баллонах. Однако за продуктами приходилось ходить в крупные магазины с большими запасами консервов, и эту обязанность Ретт решительно и бесповоротно взял на себя, настрого запретив Эйеле отдаляться от дома больше чем на два-три квартала (при условии, как он ядовито заметил, что она вообще выкроит время для бесполезных прогулок).