Заявление - [48]

— А он зачем? Еще ему сюда рано ходить.

— А может, крови жаждет? Торопит. Сейчас узнаю. Так не хочется с ним встречаться.

— Я сейчас посмотрю, куда он пойдет. Если в другую комнату, я тебе скажу. Тебе в семнадцатую?

— В семнадцатую. — Галя как-то странно покивала утвердительно головой, одновременно выпячивая нижнюю губу и зажмуривая глаза. — В семнадцатую. — По-видимому, эта мимика обозначала крайнюю, преувеличенную благодарность. Как будто все остальное было обычным, а вот забежать в прокуратуру и подсмотреть за дядькой было уже беспредельным выражением хорошего отношения, которое и трогает ее безмерно.

— Когда он в какой комнате скроется, я тебе скажу.

Галя смотрела ему вслед, словно он уходил в разведку на чужую территорию, в тыл врага, где ему грозят невероятные опасности, и прийти ему оттуда либо с языком, либо…

Не очень ловко он шел по земле, не уверенно, не по-хозяйски. Но, с другой стороны, целеустремленно. Небось легко его не сбить. Встанет и опять пойдет. Впрочем, Галя смотрела на него сейчас не объективным глазом: что бы и как бы она ни видела — ей нравилось все.

И, наверное, благо, что она так думала, что она так видела, что она так чувствовала. И сейчас благо, и все может оказаться во спасение ее души.

Наверное…

— Можешь идти. Он сидит в приемной у районного прокурора, а тебе надо в противоположную сторону.

Сначала Тит сидел не двигаясь, уставясь в какую-то лишь ему видимую точку, и, очевидно, просто размышлял. Кто его знает о чем. Во всяком случае, он не спал. Так продолжалось минут сорок, больше. Потом он встряхнулся, взял с заднего сиденья книгу и стал читать.

Зачитался так, что и не заметил, как подошла Галя и уже открыла дверь.

— Ну?! Что?!

— Поедем. По дороге расскажу все с подробностями.

— Куда?

— Куда хочешь. Хоть по Кольцу.

— Может, поедем поучимся водить?

— С ума сошел! Поезжай медленно, где мало машин, без напряжения, спокойно, как должны ехать катафалки.

— А что такое? Плохо, да?

— Нет. Ничего нового, особенного. Катафалк — это для обозначения скорости и плавности. Без всякого глубокого смысла.

Тит включил свой аппарат, и они медленно тронулись по дороге, потом машина свернула, еще раз свернула и выехала на широкую дорогу, где действительно сейчас движение было не сильное.

— Вошла я. Он сразу навстречу, поздоровался.

— Мужчина, стало быть? Молодой?

— Что мужчина, известно было. Лет так под сорок. Поменьше, может.

— Ага.

— Комната небольшая, тесная для троих следователей. Их столы почти впритык стоят друг к другу. Потолки чуть повыше, чем сейчас делают в жилых квартирах. Но очень все столы близко. Представляешь, мало какие интимные вещи приходится следователю говорить, а тут еще по четыре уха и глаза. По-моему, следователям надо отдельные комнаты строить.

— Ты не критикуй строительство и размещение учреждений. Ты про свое расскажи. Ты ж могла при всех все рассказывать?

— Естественно.

— Вот и рассказывай.

— Я и рассказываю. На окнах решетки, но не тюремные, а фигурные, как сейчас делают жители первых этажей. Лампа почему-то бесхозяйственно горела, несмотря на день. Знаешь, плафон такой белый, матовый, круглый, как шар…

— Да ты про дело говори. Что ты все ищешь недочеты в антураже. Не томи.

— Не томись. Короче, сначала он предложил мне прочесть все, что накопилось у них по этому делу. Ну, может, не все дал мне. Кто его знает. Во всяком случае, Заявление и акт экспертизы он мне дал.

— Ну и что там?

— В лечении экспертиза ошибок не находит, все вроде правильно лечили. Но следователь уперся в одно: не является ли халатностью то, что три дня гинеколог не смотрел девочку, хотя все мы писали о том, что это надо.

— Так что ж это, на гинекологов они катят бочки?

— Здрасьте. При чем тут гинекологи! Я же лечащий врач — значит, я и не обеспечила. Он сказал, что, естественно, не может судить о правильности лечения, к тому же экспертиза, говорит, не опровергает ваше лечение, но, может быть, если бы пришел гинеколог раньше и направил нашу мысль как-то иначе, может, дело бы пошло по-иному и не было б таких осложнений. Не было б, может, других осложнений. Абсурд, в общем. Но если это могло быть, тогда налицо преступная халатность, то есть уже подсудно. Статья там какая-то есть.

— Не понимаю, ты при чем тут, если не был гинеколог. Он же не пришел. У тебя ведь записано.

— Если это жизненно необходимая вещь, то я должна была поднять тревогу, звонить главному врачу. Короче, недоглядела. Я сказала, что консультация ничего не могла изменить. В конце концов, в экспертной комиссии тоже были гинекологи, они ж не отметили неправильностей. Я сказала ему, что не в моей компетентности судить собственную халатность, но, по-моему, консультация гинеколога нам нужна была как чисто формальная акция.

— Ты б ему объяснила…

— Не будь ребенком. А чем я там занималась все это время, пока ты читал и страдал… Хочу надеяться.

— Ну, ладно. Дальше давай.

— Мы не пришли, конечно, ни к какому общему мнению, а может, пришли, он же мне не сказал. Уж не знаю, докопался ли он до истины, с его точки зрения, но, наверное, что-то он уяснил после нашей беседы, что-то он получил для себя из моих слов, потому что довольно быстро перешел ко второму вопросу.