Завтрашний ветер - [30]

Владилен Алексеевич посмотрел мне в глаза и снова улыбнулся. Он увидел, что я его понял.

Мы уже подходили к моим местам. Показался второй остров, а вдалеке пристань, плотина ГЭС.

Первым из знакомых, кого я увидел, была всё та же Наташка Познанская на яхте. Ветра в парусах не было, и она загорала на своей посудине. Ей‑то что? Ей и горя было мало!

Как мы причалили, как выводили на берег Владилена Алексеевича, как потом он ещё неделю руководил съёмками из автомашины — про всё это вспоминать не стоит.

Я уж не говорю про тот вечер, когда все они уезжали на аэродром. Владилен Алексеевич попросил, чтоб я обнял его, а я испугался заплакать. Мы стукнулись лбами, и я убежал. Вот и всё.

…Недели через три почтальон дядя Яша подъехал на своём велосипеде к нашему дому и сначала велел мне расписаться в толстой книге, а потом отдал большой пакет.

Там оказалась та самая тетрадь. И чья‑то записка.

В записке я прочитал, что Владилен Алексеевич перед смертью очень просил, чтоб тетрадь переслали мне.

Вот она.

Моё начало

Счастливые не от богатства,

росли мы на пыльных дворах,

всесветное

красное братство

лелея в ребячьих сердцах.

Хоть лет нам ещё было мало,

но красным клочком кумача

грядущее

нас обнимало —

вихрастых внучат Ильича.

Над карканьем толстых торговок,

как нашей мечты делегат,

всплывал,

невесом и неловок,

серебряный аэростат.

Как будто планеты прообраз,

парил он в лучах над землёй,

коммуны

высокую область

олицетворяя собой.

Рождалась,

откуда — не знаю,

горячая вера в груди,

что время нас не разделяет,

что Ленин

у всех

впереди!

Всадник

Эх, едет всадник

в шапке со звездой!

Шевелит ушами

конь гнедой.

А всаднику только

четырнадцать лет,

у всадника только

комсомольский билет,

да ружьё за плечом,

да враги на земле,

да родной эскадрон,

и Ленин в Кремле.

Эх, едет всадник,

а завтра — бой!

Шевелит ушами

конь гнедой.

Рядом другие

лошади храпят —

красные конники

качаются в ряд,

качаются в ряд,

песню поют…

Думает всадник

думу свою:

а как через тридцать —

сорок лет

будет устроен

белый свет?

Как там ребята

станут жить?

За что бороться?

И с кем дружить?

Песне подпевает

всадник молодой.

Шевелит ушами

конь гнедой.

Эх, едет всадник,

а завтра — бой!

Приход холодов

Дождь шумит

за окном во дворе.

Я смотрю

на зелёное дерево.

И зелёные струи

текут по стеклу.

Смотрю я на ржавые

мокрые крыши.

Красные струи

бегут по стеклу.

Взглянул я на серое

низкое небо —

серые струи бегут…

С градусника,

что привинчен к раме,

словно за градусом градус

падает

капля за каплей…

Дикие утки весной

Сколько их?

Одна. Две. Три.

Четыре. Пять и шесть.

Вон

ещё летит —

седьмая!

Значит, не убили.

Значит, есть

поднебесье, облака и эта стая.

Удирают утки.

В высь летят,

крепко ими Север овладел.

Сколько на пути озёр!

Сколько на пути засад!

Сколько раз возьмут их на прицел!

Но летят.

Меж белых облаков

в небе синем семь небыстрых точек…

И —

не улетают далеко,

прилетают сниться

каждой ночью.

Осень

Надену я тулуп

романовский,

тяжёлый,

собаку крикну

и уйду в туман

лесов осенних,

что стоят за школой.

А в школе свет горит,

бьёт глухо барабан.

Раскат лесов безмолвен.

За спиною

всё глуше барабан.

И вот вокруг

идёт сосняк то низом,

то горою.

Среди стволов

шагаю сам собою

и рядом пёс —

четверолапый друг.

Тепло холодное туманит даль без цели —

давным–давно

последний лист упал,

зверьё распугано

и птицы улетели,

а первый снег ещё не выпадал.

И холодит виски

белёсый свет берёзы,

бежит с оглядкой пёс,

бежит не торопясь…

Заденешь ветку —

и тумана слёзы

то за ворот летят,

то на дорогу в грязь.

И странным ликованием покоя,

каким‑то тайным счастьем обуян,

нет,

я не знаю,

что это такое, —

я знаю, что во мне

бьёт

глухо

барабан!

И пёс уже за мной

бежит неутомимо.

И, ветви отводя,

спешу вперёд,

вперёд,

берёзы сквозь туман

летят, как клочья дыма.

Грохочет барабан!

И словно горн поёт!

Опушка.

Лес…

И в небе —

самолёт.

И жизнь идёт.

Земля в полёте.

И с ней,

летящею,

летит

тот самолёт на развороте.

Отплытие

Жизнь моя!

Начинайся сначала!

Снова моря

бьют у причалов.

Снова суда

готовятся в рейсы.

В порт прибегают

завидовать рельсы…

Качаются мачты

и подняты трапы,

и ожили флаги

в солёных накрапах!

И карты

развёрнуты у штурманов.

И Север

влиять на компасы готов.

Матросская служба,

о пот её сладкий!

Не деньги,

а дружба

в нашем достатке.

И жизнь дорожает

мгновением каждым.

Лишь солью морей

утоляем мы жажду!

Мальчик с вёслами

Я опытный, большой.

Я сплю и помню —

ко мне в четыре постучится мальчик,

наверное, веслом он стукнет тихо

по тёмному высокому окну

и станет зябко ждать в ночи осенней,

пока я не откликнусь…

Я откликнусь,

зажгу свечу

и при неверном свете

проверю, всё ли в сумку уложил:

вот хлеб,

вот нож,

вот спички,

компас,

карта,

соль в коробке…

Да что я снова всё перебираю?!

Ведь вечером всё тщательно сложил

и снасти приготовил.

Какого ж чёрта я не сплю и помню —

ко мне в четыре постучится мальчик…

Он встанет раньше,

по тропинке мокрой

он с вёслами тяжёлыми пройдёт

сквозь лес дремучий…

Не знает он названия созвездий,

играющих над головой, над веткой.

И думает, что я их знаю все.

Он думает, что я большой и сильный,

поймаю с ним больших и сильных рыб.

Он хочет знать, зачем река стремится

отсюда к морю? И зачем опять

дождём и снегом падает обратно?

И правду ли сказала бабка Марья,

что люди все на свете помирают,

а если так — зачем они живут?

… Я улыбаюсь в темноте,