Завтрашний ветер - [28]

— Щука? — спросил он и сам себе ответил: — Щука.

Он сел. Глянул на часы.

— Обратно? — спросил я.

Он кивнул. Потом с трудом сказал:

— У нас ещё остаётся дня два… Но уже всё. Нужно к Бычьей пристани. На пароход.

Щука вырвалась у меня из рук и заколотилась в мокрой от тумана траве.

Владилен Алексеевич посмотрел на неё и сказал что‑то неразборчивое.

— Пусть живёт? — догадался я.

Он снова кивнул.

Я поднял щуку и спустился к воде. «Какая‑то тварь будет жить, — подумал я, — а тут человек…» Я со злостью швырнул её в воду. Щука как ни в чём не бывало ударила хвостом и ушла в глубину.

Я отвязал кукан с налимом и окунем и принёс их к костру, чтоб изжарить на завтрак.

Но Владилен Алексеевич покачал головой. Я понял, что надо спешить. Сначала он принял какие‑то новые лекарства, которых я раньше не видел. Потом я скормил ему два бутерброда, потому что сам он уже ничего не мог поднести ко рту, дал попить воды, умыл и стал собираться.

Мои руки не хотели укладывать одеяла и свитера в рюкзак. Путешествие кончалось…

Я залил водой наш последний костёр, перенёс в лодку вещи и вернулся за Владиленом Алексеевичем.

Ну и большой же он был! Тяжёлый. Наверное, целых десять минут я помогал ему добираться до лодки, а потом столько же времени усаживал.

Мы отплыли.

Густой туман обступал нас со всех сторон, но Глушица — совсем не широкая речка. Я грёб вдоль берега и не боялся заблудиться.

Владилен Алексеевич молчал. Я время от времени незаметно поглядывал на него. Один раз он поймал мой взгляд и грустно улыбнулся.

Наконец неожиданно быстро в тумане возник мыс с четырьмя вётлами — выход в Казак.

Теперь надо было держать всё прямо и прямо — пересечь широкую реку и где‑то на том берегу найти Бычью пристань.

Как только я отплыл от мыса, туман, как белая шапка, опустился над головой. Был виден только круг воды. Этот круг будто двигался в тумане вместе с лодкой…

Невдалеке просипели гудки.

Откуда они раздавались, было непонятно — справа или слева? Где‑то шёл пароход. Он мог запросто нас раздавить.

Я притормозил и поднял вёсла, прислушиваясь. Пароход гудел без остановки. Гудки, кажется, приближались… Я стал вглядываться в туман — ничего не было видно.

Я опустил вёсла и снова стал потихоньку грести. Владилен Алексеевич полулежал на корме, закрыв глаза.

Вдруг послышался громкий шум двигателей, и совсем рядом с нами прошла малым ходом белая махина пассажирского парохода.

Я перевёл дыхание.

Владилен Алексеевич, по–моему, ничего не заметил.

Я уже начал уставать грести, когда из тумана стали проступать какие‑то привидения. Я с трудом узнавал в них деревья. Да, это были деревья, но только где‑то я их уже видел.

Я подгрёб поближе и чуть не врезался носом лодки в берег. Это опять был мыс с четырьмя вётлами!

Я чуть не заплакал. Тут надо скорей на пристань, а я столько времени проплутал и вернулся к Глушице!

Я снова развернул лодку. И снова стал пересекать Казак. Ладони горели от мозолей.

Владилен Алексеевич открыл глаза. Я ничего ему не сказал. И он снова улыбнулся.

К счастью, поднялся ветерок, и туман стал понемногу развеиваться. Вдали я различил точечку красного бакена.

Сначала я грёб к нему, а потом стал быстро пересекать фарватер. Вот смутно показался и другой — белый бакен. Так я одолел всю реку.

Когда мы подплывали к Бычьей пристани, тумана уже почти не было.

Глава 25 Прощание

Бычья пристань оказалась совсем пустяковой: ни в какое сравнение с нашей не идёт. Сразу видно — большие пароходы здесь не останавливаются.

На маленьком дебаркадере с кошёлками и бидонами сидело человек пять. Я обрадовался — значит, ждут. Интересно, в какую сторону?

Я осторожно пристал к берегу возле ржавого троса, которым зачален дебаркадер.

Стайка пацанов в трусиках ловила здесь с берега разных малявок. Они сразу завопили на меня:

— Отчаливай отсюдова! Удить мешаешь!

— Мелюзга вы, мелюзга, разве это уженье? — сказал я и кинул им кукан с ещё живым окунем и налимом. — Хватайте! Вот это — ещё куда ни шло.

Они разинули рты. Потом подхватили кукан и задали стрекача. Испугались, наверное, что передумаю.

Я засмеялся и оглянулся на Владилена Алексеевича. Он всё так же полулежал на корме, откинувшись на свёрнутую палатку. Губы его шевелились.

Я перешагнул среднее сиденье и нагнулся к его лицу.

— Почта, — сказал он с трудом. — Возможно, телеграмма. Документ в левом кармане куртки. И расписание.

— Понял, — громко сказал я. — Получить телеграмму и узнать расписание.

Он кивнул.

Я достал у него из кармана документ, вылез из лодки, подтянул её повыше на берег и пошёл искать почту.

Встречный старик с живым гусем в руках сказал, что она находится рядом с базаром.

— А где же базар? — спросил я.

— Да вот он, за тем забором.

Базар здесь тоже был много меньше нашего. Всего три ряда под навесом. И пирожков здесь не продавали.

В конце рядов стоял деревянный домик с надписью: «Почта».

Я пошёл мимо торгующих и вдруг увидел знакомого. Это был тот самый раколов! Он стоял рядом с усатым мужиком, на котором почему‑то была надета зимняя шапка–ушанка. Они продавали раков.

— Ну как, копишь на дом? — спросил я, не останавливаясь.

Он дико посмотрел на меня. Наверное, не узнал.