Завтрак в облаках - [20]

Шрифт
Интервал

Решила вызвать мастера.

Набираю телефон офиса МГТС, объясняю сбивчиво и стесняясь, что не знаю… не пойму что-то… Там требуют с меня какой-то логин и пароль какой– то. Чувствую себя полной дурой.

Но мастер пришел. Молодой человек лет двадцати пяти – двадцати восьми. Худой. Малословный.

Мне сразу же захотелось его покормить.

– Кофе будете?

– Нет.

– А чай? С бутербродом, может?

– Нет.

«Нет» – и точка. Ни «потом», ни «спасибо».

И сразу к моему лэптопчику припал.

Маленький красный лэптопчик мой сразу обозвал архаизмом. Чем обидел меня несказанно. Этот компик – моя гордость и моя надежда. Я на нем уже четыре книги написала. И они уже даже изданы. А вдруг еще что-нибудь получится наваять?! А он…

И он еще вдобавок тоже требует с меня какой-то логин и пароль. Мне тут же хотелось спросить его, с кем это он сейчас разговаривает.

Не спросила.

Возился долго. И без результата пока.

Я беседу «поддерживаю». Стараюсь, вернее.

– А как вас зовут?

– Миша. А по-настоящему…

И странное такое имя называет. Не наше. А чье – не пойму никак.

– А имя это чье?

– Дагестанское.

– Вы по национальности дагестанец?

>– Да.

И добавляет:

– Вам не страшно?

– Нет. А почему? А почему мне должно быть страшно? У меня муж узбек. А я – еврейка. И не страшно мне совсем.

– А многие боятся. И я могу их понять. Дагестанцев, чеченцев боятся… и мы сами в этом виноваты. Мы так воспитаны, что с детства для нас главный герой – сила. Для нас пример для подражания те, кто все может себе позволить. Все силой решить: ударить, разбить… Ребята ходили в тир, накачивали мышцы в спортзалах… чтоб ничего не бояться. К жизни готовились.

А сам-то, Миша этот, тощий и совсем не накачанный. И не сильный вовсе. И какой-то очень уж серьезный. И грустный.

– Ну вы как-то… очень уж мрачно все. Вас что, обидел кто? – задаю провокационный вопрос.

– Да нет вроде.

– А вы женаты? – перевожу тему.

– Ну что вы! – Впервые голову вскидывает. Оторвался от компьютера моего.

– А почему так?

– А кому я нужен? Я чужой. Учился у себя, в Дагестане. Я хороший компьютерщик. Я это сам понимаю. Но хотел тут, в России, переучиваться.

– Переучиваться? Хорошему компьютерщику надо переучиваться?!

И вдруг… тихо так… Как про себя, как себе самому:

– На свою мечту переучиваться хотел.

Я понимаю, что разговор уже коснулся чего-то очень личного для этого малознакомого мне человека. Да и я для него «чужой» тоже…

И делаю перерыв в разговоре.

Но буквально через минуту он сам продолжает:

– Я пишу сценарии.

Ого! Я чуть не ахнула от удивления. Еле сдержалась.

– И о чем пишешь? О любви, наверно?

– А есть она, любовь?

Он продолжал удивлять меня. Бедный. Бедный взрослый мальчик!

– Милый, сколько ж тебе лет?

– Двадцать восемь уже.

– Да-а. Уже. И тебя уже успели предать женщины?

– Да нет. Просто кому я нужен? Я их понимаю, женщин этих. Квартира съемная… Зарплата!.. Зачем я им?!

И тут он так улыбнулся, что я не рискнула спросить о зарплате.

– А ты попробуй жениться. На какой-нибудь скромной хорошей девушке из Подмосковья. Все-таки прописка будет. И квартиру не надо снимать. И не один будешь.

– Нет. Так не могу.

И добавил:

– Без любви нехорошо.

Он продолжал удивлять.

И всех-то ты понимаешь! И тех, кто боится таких, как ты, и тех, кто предает, тоже понимаешь… и что нехорошо без любви…

– Ну, все, – говорю. – Стоп, – говорю. – Перерыв делаем. Пьем кофе.

И сама почувствовала усталость. Как будто это не он, а я после целого рабочего дня, уже вечером, занимаюсь чьим-то «архаичным» компьютером, отвечаю на чьи-то вопросы и чувствую себя чужой всему миру…

– Чай, – утверждает он.

Хотела налить суп. Уж больно он похож на человека, который давно домашнего супа не ел.

Отказался, дурачок гордый. Постеснялся.

Ничего. Потом поешь. Я-то уж это точно поняла.

Обошлись чаем с бутербродами.

Он вернулся к работе. Еще сосредоточеннее нагнул голову низко…

А потом вдруг останавливается.

– А меня никуда не принимают. И не примут. Ни в литературный, никуда. Ни в театральный… Понятно. Я дагестанец. Я чужой.

– А пишешь о чем, чужой дагестанец?

И вдруг – впервые за весь этот вечер – он осветился, порозовел…

– Детектив пишу. И фантастику.

– Сразу два сценария пишешь?!

– Сразу два.

– А так бывает?!

– У меня бывает.

– Прости меня: а про любовь? А про любовь как же?

Что-то очень сложное для него появилось как раз в этот момент в моем простеньком компьютере. Весь в него ушел. Уткнулся. Спрятался. От моего вопроса спрятался.

– Ну а как совсем без нее?! – пробурчал.

Никак без нее, милый. Никак.

И так захотелось мне, чтобы все у этого «хорошего компьютерщика», детективщика и «сценариста», этого «чужого дагестанца», которого все почему-то должны бояться и предавать, но который все-таки фантазирует и пишет про любовь… так захотелось, чтобы все у него получилось!

Несмотря ни на что.

Чтоб обязательно ПОЛУЧИЛОСЬ!

А вдруг получится? А?!


Он отказался от супа.

Но завтра он придет снова.

Интеллигенция

Мы собираемся отдохнуть. Уехать куда-нибудь. Как говорят, «слинять» из Москвы подальше.

Куда?

Думаем.

А одна знакомая и говорит:

– Поезжайте в Сочи, в санаторий «Актер». Вы ведь так любили там отдыхать! Летом там одни артисты – ваш брат. А сейчас, зимой, одна настоящая интеллигенция отдыхает. Вам будет спокойно – никто к вам с разными вопросами приставать не будет.


Рекомендуем почитать
Азарел

Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…


Чабанка

Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.


Рассказы с того света

В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.


Я грустью измеряю жизнь

Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.


Очерки

Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.


Наташа и другие рассказы

«Наташа и другие рассказы» — первая книга писателя и режиссера Д. Безмозгиса (1973), иммигрировавшего в возрасте шести лет с семьей из Риги в Канаду, была названа лучшей первой книгой, одной из двадцати пяти лучших книг года и т. д. А по списку «Нью-Йоркера» 2010 года Безмозгис вошел в двадцатку лучших писателей до сорока лет. Критики увидели в Безмозгисе наследника Бабеля, Филипа Рота и Бернарда Маламуда. В этом небольшом сборнике, рассказывающем о том, как нелегко было советским евреям приспосабливаться к жизни в такой непохожей на СССР стране, драма и даже трагедия — в духе его предшественников — соседствуют с комедией.